Алексей знал, что сегодня предстоит делать то же самое, что делали вчера и позавчера, — искать кондукторшу. Первый и второй трамвайные парки были изучены. Оставался третий.
Дорогой Захаров в какой уже раз расспрашивал Северцева о кондукторше, но сведения по-прежнему были скудны: пожилая, с громким голосом, в платке. На такие приметы ухмыльнулся даже шофер: почти все кондукторши в ночную смену подвязывают платки, а остановки выкрикивают громко, что есть духу.
Захарова одолевали тревожные мысли: «А что если и здесь впустую? Что, если Северцев ее не признает?» У трамвайного парка он отпустил машину и вместе с Северцевым направился к проходной будке.
Вахтером был седобородый, жилистый старикашка в стеганой фуфайке, быстрый и словоохотливый.
Документы, предъявленные Захаровым, старичок изучал внимательно и с какой-то хмурой опаской. А когда уяснил, что перед ним человек из уголовного розыска, то заговорил с таким почтением, что сержант подумал: «Этот расскажет, этот поможет…»
Михаил Иванович — так звали старичка — долго тряс руку Захарова.
— Э-э, сынок! Да я поседел в этой будке, тридцатый годок уже машет, как я здесь стою. Всех знаю, как свои пять пальцев. Явится новичок — биографию сразу не пытаю оптом, а потихоньку-помаленечку, за недельку, за две он у меня, как на ладони. И кто такой, и откудова, и про семью закинешь…
Захаров спросил у Михаила Ивановича: не помнит ли тот, кто из пожилых женщин работал в ночь на двадцать второе июня.
Михаил Иванович с минуту помешкал, достал из кармана большой носовой платок и громко высморкался.
— Как же не помнить, помню. В ночь на двадцать второе? Из пожилых? — старик смотрел в пол, что-то припоминая, и качал головой. — Только пожилых-то у нас порядком.
— А кто из них работает на прицепе из двух вагонов?
— Это смотря на каком номере.
— Номер трамвая не установлен.
— Это хуже, — протянул Михаил Иванович и, загибая пальцы, стал называть фамилии пожилых кондукторш, работающих на прицепе из двух вагонов. Таких оказалось шестнадцать.
— А не помните ли, кто из них в ночную смену повязывается цветным платком? — осторожно выспрашивал Захаров.
Михаил Иванович приложил прокуренный палец к жидкой бороденке и хитровато прищурился одним глазом, точно о чем-то догадываясь.
— Говорите, платок? Случайно, не клетчатый?
Захаров посмотрел на Северцева, и тот утвердительно кивнул головой. Михаил Иванович этого не заметил.
— Да, да, клетчатый, — ответил Захаров внешне спокойно и почувствовал, как сердце в его груди несколько раз ударило с перебоями.
— Неужели опять Настя в карусель попала? — И Михаил Иванович начал рассказывать о том, что знает Настю уже двадцать лет, и не было еще года, чтоб у нее чего-нибудь не случалось такого, за что ее не таскали бы по судам и прокурорам.
Захаров понимающе кивнул головой и вышел из проходной.
— Я на минутку, — сказал он в дверях и взглядом позвал Северцева.
Этот немой язык Северцев начинал уже понимать. У маленькой клумбы цветов, разбитой у входа в парк, они присели на скамейке.
— Следите внимательно за всеми, кто будет проходить в парк. Признаете ту, которую ищем, — идите за ней через будку. Идите до тех пор, пока я не окликну.
Захаров вернулся к Михаилу Ивановичу и попросил его, чтоб он подал знак, когда войдет Ермакова.
Михаил Иванович, гордый от того, что ему доверяют свои тайные дела люди из уголовного розыска, важно крякнул и понимающе — дескать, нам все ясно — провел ладонью по бороде.
Минут через пять народ повалил валом, Захаров внимательно всматривался в лица и одежду проходящих.
— Ну, как, Настенька, что дочка-то пишет? — услышал он голос старика и перехватил его многозначительный взгляд.
— Ой, Михаил Иванович, у кого детки — у того и забота. Уехала, и как в воду канула… Ведь это нужно — за два месяца только одно письмо!
— Да, что и говорить, — посочувствовал Михаил Иванович, — с малыми детками горе, с большими — вдвое.
За спиной Ермаковой молча стоял Северцев.
«Она, она!» — пронеслось в голове Захарова. Почти не дыша, слушал он разговор женщины с вахтером. «Держись, Гусеницын. Конец клубка в моих руках!» И вдруг ему вспомнилось властное и строгое лицо майора Григорьева: «Работай для пользы дела. Помни свой долг!..»
Дальше все шло так, как намечалось по плану. Согласовав с диспетчером подмену Ермаковой, Захаров допросил ее и был очень доволен, когда та спокойно и подробно рассказала, как двое суток назад, уже во втором часу ночи, к ней в вагон на повороте, недалеко от железнодорожной линии, на ходу вскочил высокий молодой человек с окровавленным лицом. Сошел он у вокзала.