— На ваших билетах, граждане, вчерашний компостер.
Парень возмутился.
— Как вчерашний? Сегодня на вокзале покупал билеты.
— Ничего не знаю, граждане, компостер вчерашний. Можете пройти к дежурному по вокзалу. Если он разрешит, я пропущу, а так не могу.
— Осталось четыре минуты. Мы опоздаем! Вы будете отвечать за это безобразие!
— Граждане, прошу отойти от входа, не мешайте пассажирам. Пройдите к дежурному, пусть разрешит.
Старичок взглянул на часы, потом на своего спутника, и они рысью побежали обратно в вестибюль.
В кабинете дежурного по вокзалу старичок стукнул костлявым кулачком по столу, бросил билеты и завизжал:
— Я сейчас же буду звонить министру. Это возмутительно. В вашей кассе мне подсунули вчерашние билеты. Мы опаздываем на поезд. Пойдете под суд!
Дежурный, невозмутимый, как памятник, молча взял билеты, посмотрел знаки компостера и вернул старику:
— Билеты действительны.
— А что же там ваш проводник? — закричал старичок.
Дверь открылась и вошел Комлев.
— Поезд ушел и вам придется задержаться. Прошу сесть и предъявить документы.
Во избежание пререканий Сергей Иванович вынул из кармана служебное удостоверение. Старичок развел руками и задохнулся от ярости.
— Ах, так?! Значит с нами сыграли дурацкую комедию? Я рассматриваю это как беспримерный акт насилия. О нем станет известно прокурору. Вы возместите мне все материальные убытки.
Комлев стоял и ждал. Хотя лицо его, как всегда, было спокойно, а в душе копошились сомнения. Неужели ошибся? Если старичок и играет, то уж очень натурально. Неужели придется извиняться и отправить их на следующем поезде? Вслух он твердо повторил:
— Прошу предъявить документы!
Старик повернулся к своему спутнику, который с видом ничего не понимающего человека следил за всей сценой, и на азбуке глухонемых пальцами сказал ему несколько слов.
— Это мой племянник, — пояснил он, — он глухонемой.
На душе у Комлева стало веселее. Он подошел к старику и, глядя ему в глаза, сказал:
— Придеться мне самому достать ваши документы.
Старик плюхнулся в кресло и, торопливо шаря в карманах, вытащил паспорт и какие-то бумажки. Достал документы и «глухонемой». Комлев открыл паспорт и даже не улыбнулся. На фотографии старик был без очков с белой бородкой — точно такой же, как на снимке. Теперь сомнений не оставлял и племянник.
— Все вещи из карманов выложите на стол. Быстрее! Хватит валять дурака!
— Обыск?! — взвизгнул старик. — Очень хорошо! — Он стал выкладывать деньги, платки, записные книжки.
— Все? Встаньте!
Сергей Иванович проверил карманы старика. Оружия не было. И в эту минуту «глухонемой» метнулся к дверям. Комлев, не поворачивая головы и только повысив голос, произнес:
— Зотов!
В дверях выросла плечистая фигура Саши. «Глухонемой» отступил к столу. Сергей Иванович обыскал и его.
Откройте чемодан! Портфель подайте сюда.
В чемодане были уложены какие-то старые костюмы, несколько комплектов мужского и женского белья, носки, стоптанные домашние туфли, но ни одной вещи из списка, представленного потерпевшей, Комлев не увидел.
«Неужели проспал главного? — думал Комлев, методически выкладывая содержимое чемодана. — Неужели вещи уплыли и не осталось ни одной прямой улики?»
Портфель тоже был набит мелочью, не имевшей отношения к совершенному преступлению. Только под кожаной накладкой, прикрывавшей второе дно, удалось обнаружить пенснэ со шнурком и несколько комков ваты с крупными «бриллиантами» из стекла.
Сергей Иванович вызвал по телефону оперативную машину и, усаживаясь на место дежурного, сказал:
— Составим пока протокол обыска.
В театре только что окончился антракт и началось третье действие новой пьесы.
Хотя драматург старательно запутал сюжет и сделал все возможное, чтобы зритель раньше времени не догадался, кто из героев на какой героине женится, — все давно было ясно, и зал терпеливо ожидал конца.
Некоторое оживление в партере наступало тогда, когда на сцене появлялся актер в форме милиционера. Казалось, что из-за кулис он выходит лишь для того, чтобы рассмешить публику, а за одно и разбудить дремавших. По замыслу драматурга и талантливого актера милиционер был исполнительным, не совсем глупым служакой, который говорил несложными фразами и напоминал «кума-пожарника» из третьесортных дореволюционных комедий.
В глубине зала неслышно приоткрылась дверь, и высокий мужчина, втянув голову в плечи и подогнув колени, стал пробираться вперед. Он дошел до девятого ряда, и, присев на корточки, прошептал на ухо зрителю, занимавшему крайнее место: