Едва Евгений пришел с работы, как мать сообщила ему, что звонила какая-то девушка. Первой же мыслью Евгения было: Вера! Но он тотчас же усомнился в этом и спросил у матери уже безо всякой надежды:
— А она не назвала себя?
— Назвала. Верочкой ее зовут.
— Верочкой?! — воскликнул Евгений, и вид у него при этом стал такой, что мать испугалась даже.
— Господи, да кто она такая. Верочка эта? — встревоженно проговорила Анна Емельяновна. — Глаза у тебя совсем дикими стали. Преступница она какая-нибудь, что ли?
— Ах, мама, что ты говоришь! — счастливо улыбнулся Евгений. — Неужто ты думаешь, что я теперь только с преступниками имею дело?
Но тут снова раздался телефонный звонок, и Евгений услышал голос Веры.
…Они встретились у входа в парк культуры имени Горького. Вера была в светлом платье и казалась такой нарядной, что Евгений не сразу заметил даже, что лицо ее печально.
— Пойдемте туда, где поменьше людей, — попросила она и взяла Евгения под руку. — На душе у меня сегодня ужасно скверно.
— Трудно даже передать вам, Женя, до чего мне грустно сегодня, — заговорила Вера после довольно продолжительного молчания.
И она опять помолчала немного. А Евгений, всегда несколько терявшийся в присутствии девушек, просто не знал, как продолжить разговор.
— Я сегодня очень грубо разговаривала с мамой, — снова заговорила Вера. — И все из-за папы. Они поссорились когда-то, очень давно, когда я была совсем еще девочкой, и разошлись. Живут теперь отдельно. Я осталась у мамы, а брат у папы. Но брат уже совсем взрослый, талантливый, почти знаменитый инженер. Внешне — весь в папу, только папа еще лучше и даже талантливее его. Папа ведь не имеет почти никакого образования, до всего дошел сам, но даже на маленьком посту он буквально творит чудеса. Его все боготворят. И он не только блестящий организатор и хозяйственник — он добрый, веселый, остроумный, я бы даже сказала — блестящий человек. А мама у меня скромненькая, серенькая женщина. Она живет в вечном, непонятном мне, страхе. И удивительнее всего, Женя, что она сама ушла от такого человека, как папа. Сегодня я завела с ней разговор об этом, так она мне настоящую истерику устроила. Назвала девчонкой и вообще наговорила много оскорбительных вещей. А я обиделась и сказала, что совсем от нее уйду к папе. И действительно, ушла из дома. Села на поезд и вот приехала в Москву…
Вера всхлипнула вдруг и крепче сжала руку Евгения.
— Так как же мне быть теперь, Женя? — дрожащим голосом спросила она, вытирая надушенным платочком слезы. — Уходить к папе или остаться с мамой? Когда я садилась в поезд, твердо решила не возвращаться к ней больше, а теперь мне очень жалко ее. Она такая одинокая и беспомощная… Но ведь и с ее стороны просто жестоко отвергать папу, который все еще любит ее. Что же вы молчите, Женя? Или вам неприятно, что с вами завела такой интимный разговор почти незнакомая вам девушка?
— Ну, что вы, Вера? — горячо проговорил Евгений. — С чего вы это взяли?
— Ни с чего я это не взяла, — всхлипывая, произнесла Вера. — А просто я очень поверила в вас. Вообще я очень доверчивая и когда-нибудь поплачусь за это…
— Вы многое, наверное, делаете сгоряча, — уже более спокойно заметил Евгений. — Не торопитесь уходить от матери.
Вера долго вытирала заплаканные глаза, потом сказала довольно холодно:
— Вот уже не ожидала от вас такой рассудительности, таких трезвых друзей у меня и без вас достаточно.
Евгений, обиженный ее словами, хотел было возразить, но она зябко повела плечами и заявила решительно:
— Ну, а теперь мне домой пора — поздно уже.
Прощаясь на перроне вокзала, Вера сказала все с тем же холодком в голосе:
— Попробую послушать вашего благоразумного совета — вернусь к маме.
Совсем уже стемнело, когда Евгений добрался до своего дома.
…Александр Львович Красовский смотрел на сына слегка прищуренными, насмешливыми глазами. Аркадий стоял перед ним, заложив руки в карманы модного пиджака, и возбужденно говорил о чем-то. Красовский не старался понять смысла слов Аркадия, его больше интересовали взволнованные, даже, пожалуй, нервозные нотки в голосе сына. Он, видимо, не только встревожен, но и напуган чем-то, как самый последний трусишка.