— Ребека, — поправила я, хотя подозревала, что она не возражала бы против данного ей Гэвином прозвища.
Я тогда осталась у Ребеки на ночь. Закрывая глаза, я видела, как ее длинные волосы рассыпаются по полу. Ее слезы еще жгли мне кончики пальцев. Дыхание Ребеки в спальнике рядом со мной было ровным и спокойным, как сейчас у Люси на другой половине палаты.
Я не виновата.
Несчастный случай.
четырнадцать
— Я измеряла комнату, — говорю я на следующее утро после завтрака.
Люси понимает взгляд от утки:
— Что?
— Вчера, когда мы вернулись с обеда, я ходила по комнате, и ты еще спросила, что я делаю, помнишь?
Люси пожимает плечами:
— Ну да.
— Я считала шаги, чтобы проверить, осталась ли палата такого же размера, как перед уходом.
Люси склоняет голову набок, будто совершенно нормально предполагать, что комната могла поменять размер.
— И как?
Я киваю:
— Все по-прежнему. Но мне она показалась меньше.
— Оптическая иллюзия. Ты к ней привыкла, пока тебя не повели вниз.
Мне не нравятся ее слова. Не хочу здесь ни к чему привыкать.
Я встаю и начинаю ходить. Сначала я не замечаю, что Люси идет рядом, но, посмотрев вниз, вижу ее ноги возле моих.
— Девять шагов на восемь, — говорит она.
Я отрицательно качаю головой:
— Восемь шагов на семь.
— Девять на восемь, — настаивает Люси.
— Восемь на семь.
— Девять на восемь. — Люси скрещивает руки на груди.
Внезапно я вспоминаю, что она ниже меня. Ноги у нее чуть короче, так что и шаги не такие длинные.
Везет же Люси. Для нее комната немножко больше, чем для меня.
В тот момент, когда доктор Легконожка приходит на следующий сеанс (утром? днем? разве уследишь?), мы с Люси обе стоим на одной ноге, держа вторую на весу перед собой, чтобы проверить, насколько у меня ноги длиннее.
Движения Люси напоминают танец. Я похожа на человека, который впервые занимается йогой.
— Что тебя так развеселило? — спрашивает доктор Легконожка, заходя в палату. Сегодня ее улыбка выглядит искренней, а не фальшивкой из набора приемов мединститута.
И все равно я не отвечаю. Не хочу ей признаваться, что меня волнует размер палаты.
Так что я сажусь на край своей кровати и молча жду.
Стивен делает шаг в сторону, частично освобождая проход, и доктор Легконожка возвращается в коридор. На секунду я решаю, что сейчас она отведет меня на сеанс к себе в кабинет, что я заработала еще одну привилегию, помимо обеда в столовой. Тут мне приходит в голову, что я не знаю, как Стивен пишет собственное имя — Стивен или Стив, но все это время я думала о нем именно как о Стивене, потому что мне больше нравится имя Стив, а Стивен мне не нравится совсем.
Я уже почти встаю с кровати, когда понимаю, что Стивен освободил дорогу не мне, а доктору. Она возвращается с новым пластиковым стулом.
Наверное, это своего рода жест доброй воли. Способ показать, что она доверяет мне даже при наличии не привинченной к полу мебели. Но все-таки доверяет не настолько, чтобы проводить сеансы у нее в кабинете или хотя бы без сторожа, который стоит в дверях, будто она президент, а он ее охранник.
Я сажусь обратно, пытаясь держать спину прямо, как Люси.
Устраиваясь на стуле, доктор Легоножка моргает. Должно быть, контактные линзы опять мешают.
— Приятно видеть тебя в хорошем настроении. — Она снова улыбается, и снова искренне.
— Когда есть с кем поговорить, сразу становится легче.
Она бросает взгляд на планшет с историей болезни. Моей историей.
— Я слышала, ты вчера за обедом сидела рядом с Анни.
Я киваю. Так вот как на самом деле зовут Рядом-со-мной.
— Мы хорошо поговорили.
— Правда?
— Почти как в нашей школьной столовой. — Я показываю рукой в сторону окна, которое, если я не ошибаюсь, выходит на восток.
Доктор Легконожка довольна моим ответом. Может, еще несколько дружеских обедов, и она придет к заключению, которого я от нее жду: «Это все чудовищное недоразумение».
«Ханне Голд тут не место».
«Ханна Голд и мухи не обидит».
Позади доктора Люси ерзает на своей кровати. Я улыбаюсь ей, чтобы показать Легконожке, что соседка мне совершенно не мешает.
Но вместо ответной улыбки Люси корчит рожицу и шутливо показывает мне язык.
Доктор Легконожка задает следующий вопрос, но я не могу ответить, поскольку слишком занята тем, чтобы не расхохотаться в голос. Не хватало еще, чтобы доктор решила, будто я несерьезно отношусь к сеансам.
— Язык проглотила? — спрашивает доктор Легконожка.