Я выбираю локоть. Больно, но недостаточно.
Достаточно будет, когда разобьется стекло.
Достаточно будет, когда я услышу хруст осколков.
Достаточно будет, когда у меня пойдет кровь и сетка обмотается вокруг запястья, точно браслет.
А потом, может, и этого будет недостаточно.
сорок три
Больно.
Бам.
А можно сломать локоть?
Бам.
Причинить себе вред.
Бам.
Причини себе вред.
Бам.
Я тяжело дышу, вся вспотела. Волосы липнут ко лбу.
Бам.
Зачем я это делаю? Я же хотела домой, и теперь меня отправляют домой.
Бам.
Я хотела вернуться к привычной жизни.
Бам.
Жизнь уже никогда не будет прежней — привычной.
Бам.
На этот раз громче.
Бам.
Я стою на цыпочках. Примерно каждый второй удар приходится не по стеклу, а по стене под рамой, потому что до окна я еле дотягиваюсь и целюсь не очень точно. Это не важно. Все равно больно.
Бам.
В палату врывается санитар. Я кричу ему, чтобы подождал.
Бам.
Пусть тащит меня в изолятор для буйных, только сначала пусть позволит разбить стекло.
Бам.
Или локоть. Смотря что разобьется первым. Главное, чтобы разбилось.
Бам.
Колите меня успокоительными, только подождите чуть-чуть, дайте закончить начатое.
Бам.
Он не ждет.
В предыдущий раз ко мне в палату после отбоя ворвались Легконожка и Стивен — когда подействовали лекарства и Люси исчезла. Сегодня это санитар, которого я раньше не видела. Наверное, Легконожка и Стивен уже ушли домой. Может, той ночью было не так поздно. А может, Легконожка сегодня не осталась, поскольку уже не беспокоилась насчет меня.
Я не сопротивляюсь, когда санитар обхватывает меня руками. Я обмякаю, когда он тащит меня из палаты к лифту (тут есть лифт? это на нем меня тогда доставили в изолятор для буйных? не помню) и везет вниз, на первый этаж. Он заталкивает меня в комнату, которую я вижу в первый раз. У стен выстроились два ряда кроватей. Койки разделены занавесками, как в отделении интенсивной терапии, куда положили Агнес, но здесь гораздо меньше трубок и аппаратов.
Санитар укладывает меня на кровать и продолжает держать. (Он, кажется, не замечает, что я не сопротивляюсь.) Подходит медсестра и накрывает меня одеялом до пояса. Затем поворачивает мне руку, чтобы осмотреть локоть.
— Что ты с собой сделала, милая? — бормочет она. Я никогда раньше не видела эту медсестру. Обычно меня раздражает, когда незнакомцы называют меня уменьшительно-ласкательными словечками.
— Сломала? — спрашивает санитар.
Медсестра поднимает мою левую руку. Осторожно выпрямляет ее и сгибает снова, одновременно глядя мне в лицо и пытаясь понять, насколько мне больно.
— Вроде нет, — говорит она. — Но с утра ей светит порядочный синяк.
Она обматывает мне локоть эластичным бинтом. Интересно, известно ли ей, что у меня ни разу не было ни переломов, ни даже растяжения лодыжки?
Санитар стоит надо мной с кожаными ремнями. На секунду я решаю, что он меня ими отстегает в наказание за устроенный переполох.
— А это обязательно? — спрашивает медсестра. — Если она будет вырываться, травма только усугубится.
— Таков протокол в случае подобных инцидентов, — говорит санитар. — Док сама уберет их с утра.
Он наклоняется и пристегивает ремень к металлическому поручню с правой стороны кровати, с моей здоровой стороны. Затем просовывает мою руку через петлю на конце и затягивает ремень у меня на запястье. Ремень изнутри мягкий, не кожаный, обшитый каким-то ворсистым материалом. Похоже на изнанку самых странных в мире замшевых перчаток.
Санитар переходит к другой стороне кровати, и медсестре приходится отодвинуться. Санитар осторожно просовывает мою пострадавшую руку в петлю.
— Даже не сопротивляется, — замечает он. — Наверное, вымоталась.
— Я все равно на всякий случай вколю успокоительное. Не хочу рисковать. Если она начнет вырываться, может еще сильнее повредить локоть.
Меня и раньше не смущало, когда обо мне говорили в третьем лице, будто меня нет рядом. Родители постоянно так делали в ресторанах: с официантами, с метрдотелями, со своими друзьями, которые сидели с нами. Иногда я притворялась спящей, чтобы послушать, как хвалят мое примерное поведение, мое очарование, мою утонченность.
Я чувствую укол шприца. По венам струится успокоительное. Знакомая тяжесть разливается по телу.
— По крайней мере, здесь мы можем за ней приглядеть, — говорит медсестра, цокая языком. Цок. Она бросает шприц в корзину для медицинских отходов.