— С годами Ханне нужно будет корректировать набор препаратов. Возможно, вы предпочтете новый курс лечения. Ваш врач в Нью-Йорке поможет взвесить преимущества и возможные побочные эффекты.
Интересно, замечают ли родители смену местоимений в речи Легконожки: «ваш» врач, а не «наш» врач, хотя и не «врач Ханны». Может, этому ее тоже научили в институте: «Перед самым уходом напомните родителям, что теперь ответственность лежит на них. Вы не всегда будете рядом и готовы помочь».
— Как я сказала, исцеления не существует. Но с болезнью можно справляться.
Хотя мозг у нас работает по-разному, я уверена, что родители, как и я, слышат подтекст: «Сейчас болезнь Ханны под контролем, но время от времени обострения могут снова приводить ее в места вроде этого». (Может, мы с Легконожкой еще встретимся.)
Не знаю, как родители реагируют на возможную перспективу моего возвращения в клинику — с ужасом или облегчением. Им, наверное, неприятно слышать, что я могу снова попасть сюда. С другой стороны, возможность избавиться от меня при любых осложнениях даст им шанс отдохнуть от ненормальной дочери. Они скинут меня на попечение врачей, а сами отправятся на дорогой европейский курорт. Как остальные берут отпуск на работе, родители возьмут отпуск от меня.
Совсем недавно я и представить такого не могла. Чуть ли не всю жизнь я не сомневалась, что родители хотят проводить со мной как можно больше времени, — так они говорили, и я им верила.
Но, может, они отказывались от няни не потому, что стремились быть рядом со мной. Может, им просто было недосуг. И я вписалась в их образ жизни — дорогие путешествия, роскошные рестораны — вовсе не потому, что «родилась взрослой»: им попросту не приходило в голову, что ребенка можно растить по-другому.
И не исключено, что они с нетерпением ждали, когда семейное гнездышко опустеет с моим отъездом в университет. Может, после стольких лет, в течение которых они везде таскали меня с собой, их радовала перспектива побыть наедине. Может, поэтому папа так настаивал на летней школе: не ради «расширения кругозора», а чтобы они с мамой пару месяцев отдохнули от меня?
Может, они больше никуда не захотят брать меня с собой.
— Вы уверены, что она достаточно здорова, чтобы ехать домой? — наконец спрашивает папа.
Он стоит у меня за спиной, и я не вижу его лица, зато вижу мамино. На нем написана надежда: они не очень-то хотят забирать меня.
Легконожка кивает:
— С грамотной помощью пациенты с таким заболеванием, как у Ханны, живут полной жизнью: оканчивают университеты, находят работу, выходят замуж, как и остальные молодые люди.
Я гадаю, перед сколькими родителями она произносила такую речь за годы практики, скольких отцов и матерей она пыталась предостеречь от ассоциации дочери с бомжихами в Центральном парке, которые в тридцатиградусную жару носят пальто и пускаются в долгие разговоры с людьми, которых видят только они сами.
Легконожка продолжает:
— Люди с таким диагнозом, как у Ханны, пишут книги, работают юристами, хирургами, психологами — кем угодно. Возможно, ее путь более тернист, чем у других, но и он способен привести к сияющим вершинам.
Легконожка улыбается. Может, она вспомнила, как меня беспокоила угроза отстать от школьной программы. Я не сомневалась, что заключение в клинике разрушит мне всю жизнь. Теперь мой доктор глядит не на родителей, а на меня и подчеркивает:
— У тебя вся жизнь впереди.
Легконожка переводит взгляд на моих родителей.
— Позвольте напомнить, — говорит она терпеливо (сегодня она все утро говорит исключительно терпеливо), — что здесь нет вины Ханны. — Она делает паузу. — Ханна не виновата в том, что случилось с Агнес.
— Но вы сказали, что у нее были галлюцинации, и кто знает, что она могла… — Папа не заканчивает.
Вот как.
Родители не просто стыдятся меня. Во всяком случае, не только стыдятся. Они еще и боятся. В день слушания Легконожка пыталась убедить не только судью и даже не только родителей Агнес.
Легконожка сказала, что пациенты с моим диагнозом «с большей вероятностью» могут нанести вред себе, а не окружающим.
«С большей вероятностью» — это не обещание.
«С большей вероятностью» — это не гарантия.
— Я знаю, что вам тяжело. — Легконожка встает. Ее терпению пришел конец. Нам пора. Я тоже встаю, но родители не двигаются с места. Они не спешат уйти отсюда.
— Не только Ханне предстоит приспособиться к жизни с этой болезнью. — Легконожка обходит стол и пожимает родителям руки, что наконец заставляет их направиться к двери. — Но я уверяю вас, Ханне больше не обязательно здесь находиться.