— В любом случае, — говорит мама, разглаживая несуществующие морщинки на брюках, — оба доктора согласились с тем, что тебе лучше держаться поблизости.
Я киваю. Может, они (врачи? родители? администрация университета?) даже не позволят мне жить в общежитии, так что придется ездить на учебу из дома. А может, новый врач посоветует мне не слишком загружать расписание, выпуститься на год, а то и на два позже, если потребуется.
«Ее путь более тернист».
Я бросаю взгляд на папу, но мне виден только его затылок. Видимо, он сосредоточен на дороге. Мама протягивает руку и ободряюще гладит папу по колену.
Я замечаю ее жест и чувствую себя лишней. Закрываю глаза и притворяюсь спящей. Не хочу видеть, как они утешают друг друга, и не хочу слышать, как мама обсуждает последующие планы, словно я могу жить дальше как ни в чем не бывало. Из-за повязки мне приходится держать левую руку под грудью. Почти похоже, будто меня обнимают.
В день слушания родители Агнес держались за руки во время речи их адвоката. Они держались за руки, пока говорила Легконожка. По-моему, они еще крепче сжали руки, когда судья откашлялась, прежде чем объявить, что с меня снимается вся ответственность. Они расцепили руки только потому, что мама Агнес закрыла ладонями лицо.
Они были бы счастливы, если бы дело пошло в суд? Если бы меня признали виновной и отправили на несколько лет в тюрьму? Их дочь все равно не вернулась бы к ним прежней.
Я немного приоткрываю глаза. Папина рука поверх маминой, лежащей у него колене. Теперь я тоже кажусь им незнакомкой, хотя они меня и породили?
Строго говоря, Люси появилась благодаря мне. Получается, я ее родитель?
Нет. Я не родила Люси, я ее создала.
Как Бог создал Адама, если вы в это верите.
Я снова закрываю глаза. И думаю о нашей старой семейной шутке, что я «родилась взрослой». Она всегда нас веселила, но теперь уже не кажется мне смешной.
Я слышу, как мама шепчет папе:
— Некоторые исследования показывают, что одиночное заключение провоцирует галлюцинации. Знаю, у нее немного другой случай, но ты же видел, какую крошечную комнату ей дали, — откуда нам знать, может, клиника только спровоцировала новые галлюцинации, усугубила болезнь. Нельзя было ее там оставлять.
Я представляю, как папа кивает, вместо того чтобы напомнить маме: у них не было особого выбора, куда меня отправить. Он, как всегда, твердо намерен «оставаться на одной волне» с женой.
— Я собираюсь как следует изучить вопрос, — продолжает мама чуть громче, добавляя голосу праведного гнева. Точно так же она говорила о забастовке медсестер. — О какой объективности наблюдений может идти речь, когда пациенты содержатся в таких ужасных условиях!
Если бы я не притворялась спящей, я бы улыбнулась и сообщила маме, что сказала Легконожке то же самое.
Мой голос: «Здешнюю обстановку нормальной не назовешь».
— Как только вернемся домой, станет легче, — продолжает мама. — Мы нашли лучшего специалиста в этой сфере, его все рекомендуют. Как знать, может, он поставит более многообещающий диагноз.
Я не удивлена, что мама с папой нашли знаменитого врача. Родители доверяют людям и местам с хорошими отзывами. Устраивая вечеринки, они нанимают только известных поваров, а во время путешествий останавливаются только в пятизвездочных отелях. Они следуют советам экспертов. И вряд ли ту клинику или доктора Чаран многие рекомендуют.
Кажется, я впервые вспомнила настоящее имя Легконожки.
Доктор Прия Чаран.
сорок восемь
Ехать долго, но папа не предлагает остановиться перекусить или зайти в туалет. Наконец мы сдаем арендованную машину в аэропорту и садимся на шаттл до терминала. Я смотрю в окно. С высоты аэропорт выглядит огромным. Каждый раз, когда шаттл останавливается (на парковке, у информационного центра, на нескольких терминалах), записанный женский голос просит нас «сохранять бдительность» и следить за багажом. Я подтягиваю леггинсы повыше. Думаю попроситься переодеться, но это слишком хлопотно.
Правой рукой я держусь за один из поручней в центре салона, но все равно каждый раз чуть не падаю, когда шаттл останавливается или отъезжает. Меня беспокоит, что родители сочтут неустойчивость доказательством моей нестабильности, а не силы инерции, гравитации и всяких других законов физики из прошлогоднего школьного курса.
Локоть пульсирует под бинтами. Опухоль немного спала, но не до конца. Доктор Чаран предупредила родителей, что за мной нужно присматривать, поскольку антидепрессанты, скорее всего, еще не начали действовать.