Взгляд Басманова, от которого хочется открыть окно и выйти в него, упав прямо в снег лицом, приковывается к моей груди.
И ладонь, что невесомо скользила по плечу, вдруг меняет свой курс, костяшкой указательного пальца касаясь твёрдого соска.
Током прошибает. И одновременно словно холодной водой окатывает, со льдом, вызывая реакцию всего тела.
Становится ещё жарче, и я проклинаю того, кто ответственен за отопление. Перебарщивает.
— Если вы продолжите… — кидаю слабую угрозу. Не потому, что мне не нравится. А от того, что ощущений я этих боюсь. Хватит мне вчерашнего срыва, где я не сопротивлялась, пока он сажал меня на стол, вжимался твёрдым бугром мне между ног. — Я всё расскажу Игорю.
Я несу такой бред… Мозг плавится, как и рассудок Басманова. Раз он резким движением обхватывает меня за талию и одним толчком вколачивает в своё тело. В миллисекунду преодолевает дистанцию в полметра. И теперь спускается своей ладонью вниз, на ягодицу, приподнимая белое платье.
— Ты меня вынудила, — равнодушно, с толикой предвкушения, проговаривает он. В глазах — озорной огонёк. А на мягкой попе — его чуть сжимающие пальцы. — Смотри, я продолжил. Зови своего Игоря. Познакомимся.
Глава 34. Ульяна
Глава 34. Ульяна
Испытывает. Дразнит. Злит.
Знает, что всё это неправда. И всё равно продолжает сжимать попу, изучая кружевную ткань у меня под платьем.
— Хочу их увидеть, — будто зная, о чём я думаю, шепчет с предвкушением. — Там было много комплектов. Какой ты выбрала? Красный? Чёрный?
— Не скажу, — цежу сквозь зубы. И в наказание Булат проникает ладонью мне под трусики. Ведёт по ягодице, поднимается чуть выше, скользит на бедро, оттягивая резинку трусов.
Играет.
И доходит до своей цели. Медленно, забавляясь. Останавливается на гладком лобке, вырисовывая на нём пальцем какие-то буквы.
И нет, бритая и гладкая — не для него!
А в целях личной гигиены!
Я хоть и с бабушкой росла, но… Не совсем тетеря!
— Подготовилась? — усмехается, чем вызывает во мне бурю эмоций. Чем-то мне нравится эта нахальная улыбка, горящий взгляд. Но не тогда, когда мне лезут в трусы!
— Попрошу, — деликатно, стараясь не заикнуться, проговариваю. — Я не готовилась. Просто так вышло. И вообще…
Только хочу упомянуть про Игоря, как его пальцы мягко и аккуратно нажимают на чувствительную точку. Между ног как будто коротнуло электричество.
Плохо, плохо…
А хуже всего, что он вжимает меня в стекло, преграждает путь. Ощущаю себя в коконе.
Мышка попалась в мышеловку.
Грустно… И приятно одновременно.
Жар внизу живота от каждого его движения становится сильнее, ярче…
Утыкаюсь ладонями в его плечи.
— Не надо, — тихо выдыхаю, испугавшись. Не его. А желания. У меня такое впервые. Я видела столько мужчин, работала с ними — в том же клубе, но никто не вызывал дрожь в коленках.
Долбаный интерес.
— Я жду Игоря, — дразня, раздвигает складочки, кружит у входа и проникает внутрь. В узкую дырочку, и я тут же сжимаюсь, пытаясь не впустить его дальше.
Но делаю ещё хуже.
Каждая фаланга, каждый миллиметр… Всё чувствую.
— Не лезь, — сопротивляюсь. Пытаюсь…
Знаю, что не получится.
«Ты же хочешь…» — говорит внутренний голос.
Хочу. Где-то вдалеке.
И сейчас вжимаю пальчики в его плечи.
Да и Басманов… упёртый. Мои слова ничего не изменят.
— А то что? Игорь?
Он делает первый толчок.
— Заело же у вас… — тихо вздыхаю, на секунду выпадая из реальности.
— Я думал, мы опять на «ты», — опять эта порочная улыбка. И эти греховные пальцы, что делают стремительные беспощадные удары. — Мокрая же. Что ты сопротивляешься?
Нет. Быть того не может.
Не может!
— Я не верю, — настойчиво. Отворачиваюсь, закусываю губу.
Не верю, но такое возможно…
— Правда? — выгибает удивлённо бровь.
Его пальцы покидают моё тело, бельё и оказываются перед моим лицом.
— А не от тебя ли они такие мокрые?
Щёки в мгновение ока становятся пунцовыми.
От меня.
Только дело не в возбуждении.
— И-извините, — начинаю заикаться от неловкости. Мужчина, хмурясь, недоумевает, видя мою реакцию. Смотрит на свои пальцы. В крови. И я не знаю, радоваться мне или плакать, что у меня пошли месячные.
А я думаю, чего у меня живот тянет в последние дни… Красные деньки пришли на неделю раньше.
— У-у меня э-это, — боже мой, как это сказать ему? Он до сих пор обескуражен. Но не морщится брезгливо, а просто в непонятках глазеет на окровавленные пальцы.