— Разве Алексис был благородного происхождения? — притворно удивился Уимзи.
— Ну, он говорил, что да, но откуда девушка может это знать? Я хочу сказать, говорить-то об этом легко, не так ли? Пол, то есть мистер Алексис, всегда рассказывал потрясающие истории, но мне кажется, что он все выдумывал. Он так любил романтику и исторические книги. Но я сказала ему: «Ты же не зарабатываешь даже половины того, что получают многие мои знакомые, и какая польза от того, что ты, может быть, русский царь?» — вот как я сказала.
— Он говорил, что он русский царь?
— О нет… он только рассказывал, что его прапрабабушка или кто-то еще была замужем за очень важной птицей. Но я спросила, какая разница, все равно в России расправились с империализмом. Он же ничего не мог от этого получить. Я, если честно, уставала от его историй о прапрабабушке, и под конец он перестал мне их рассказывать. Полагаю, он понял, что девушкам не очень интересно выслушивать рассказы о чужих прабабушках.
— Кем же он считал свою прапрабабушку?
— Я точно не знаю. Он однажды даже записал для меня все это, чтобы я поняла, но у меня от записей только голова разболелась. Я ему сказала, что не вижу в этом ничего привлекательного и что все его родственники явно были не слишком хорошими людьми. И я сказала, что если княжна с кучей денег не может быть уважаемой девушкой, то что уж говорить о бедных девушках, зарабатывающих себе на жизнь. Вот так я ему и сказала.
— И это правда, — согласился Уимзи, — должно быть, у него было что-то вроде мании.
— Чокнутый, — сообщила мисс Гарланд, на секунду забывая о своих утонченных манерах. — То есть, я хочу сказать, довольно глупо он себя вел, вам не кажется?
— Да, кажется, он уделял этому слишком много внимания. Даже записал, вы сказали?
— Да. А затем однажды пришел ко мне и снова начал беспокоить по этому поводу. Спрашивал, сохранилась ли у меня та бумага, где он все записывал. Я сказала, что я не знаю, потому что мне не слишком интересно. Я спросила, он что, считает, что я храню все, что написано его рукой, как героиня какого-нибудь романа? И я сказала; что я оставляю себе только то, что достойно хранения, и это явно не глупые клочки бумаги.
Уимзи вспомнил, что Алексис обидел Лейлу отсутствием благородства по отношению к ней в конце их романа.
— Я спросила у него, почему он не отдает свои вещи всяким престарелым женщинам, если ему это так важно. Но он ответил, что ему вообще-то не нужно хранить ту бумагу. Я не поняла, почему он тогда так о ней беспокоится. И он сказал, что раз я ее не сохранила, тогда все в порядке. Но я действительно не помнила, куда дела тот листок. Он хотел, чтобы я сожгла его, если найду, и сказал, что мне нельзя никому рассказывать о том, что он говорил про свою прапрабабушку. Я сообщила ему, что он ошибается, если думает, что мне больше не о чем беседовать со своими друзьями, кроме его прапрабабушки. Ну, после этого, конечно, мы уже не так дружили, как раньше, хотя он всегда говорил, что я ему очень нравлюсь. Но я просто не могла больше его терпеть. Его и его глупости.
— Так вы сожгли ту бумагу?
— О, я не знаю. Расспрашивая меня об этой бумаге, вы ведете себя как Пол. Что такого важного в глупой бумажонке?
— Я увлекаюсь бумагами, — сообщил Уимзи. — Но если вы сожгли ее, ничего не поделаешь. Жаль. Если бы вы ее нашли, то можно было бы…
— Да? — выдохнула Лейла.
— Можно было бы на нее взглянуть, — прохладно ответил Уимзи, — если бы вы поискали в своих ненужных вещах…
Лейла пожала плечами. Это представлялось затруднительным.
— Не понимаю, зачем вам клочок бумаги.
— Я и сам не знаю, пока не увижу его. Но мы могли бы поискать, да?
Он улыбнулся. Лейла улыбнулась. Она начала понимать.
— Что? Мы с вами? О, ну… Но я не знаю, я не могу пригласить вас к себе, правда? То есть, я хочу сказать…
— О, все будет в порядке, — пообещал Уимзи, — вы же меня не боитесь. Я пытаюсь кое-что сделать, и мне нужна ваша помощь.
— Конечно, я помогу чем смогу — только чтобы мистер да Сото не возражал. Он такой ревнивый, вы не представляете.
— Я бы вел себя так же на его месте. Может, он тоже захочет помочь нам с поисками?
Лейла улыбнулась и сказала, что это не обязательно, и разговор закончился там, где и должен был, — в квартире девушки, не слишком чистой и заваленной всяким барахлом. Ящики, коробки, сумки — все было забито вещами, которые, никуда не помещаясь, были разложены на кровати, на стульях и на полу. Если бы Лейла осталась одна, она отказалась бы от поисков минут через десять, но Уимзи не давал ей спуска, уговаривая, делая комплименты, развлекая. Неожиданно появился мистер да Сото, узрел Уимзи с руками, полными нижнего белья (Лейла в это время перебирала смятые чеки и открытки), и разбушевался. Уимзи велел ему не быть дураком, сунул в руки белье и принялся разбирать стопку журналов и пластинок для граммофона.