— Чем тут уже поможешь — это безнадежно, — пробормотала она, осматривая урон, нанесенный ее убранству; тяжело вздохнув, она добавила: — Кажется, оторвался кусок или даже два. А без саквояжа я даже не могу сменить юбку.
— Я вам найду что-нибудь другое.
— Мы ведь еще вчера выяснили, что это совершенно невозможно.
— Предоставьте это мне, — небрежно бросил он и, протянув руку, направился навстречу мальчику.
— Donde es[17] Брассфилды? — начал он, надеясь быть понятым.
— Si… si…[18]
— Вы уверены, что произнесли это правильно? — спросила Верена за его спиной.
— Donde esta[19] Колумбус?
— Si… si… — повторил снова мальчик, энергично кивая головой.
— Так Брассфилды или Колумбус?
— Si… si…
— Я не удивлюсь, если окажется, что это совсем другое место, — пробормотала она вполголоса.
— Хотите — попробуйте сами.
— О, нет.
— В таком случае наберитесь терпения. El rапcho — donde esta el rancho[20]?
Вопрос вызвал целый поток стремительно льющихся испанских слов, которые Мэтт даже и не пытался понять.
— Donde? Фу-ты — где эта чертова усадьба Брассфилдов? — не выдержав, закричал он.
— Если он вас не понял с первого раза, то крики, я думаю, здесь не помогут, — спокойно заметила Верена и, обойдя Мэтта, приблизилась к мальчику: — Брассфилд?
— Si.
— Это усадьба Брассфилдов?
— Si.
— Ну, этим si я и так сыт по горло, — пробормотал Мэтт.
— Погодите, я собираюсь добиться от него вот чего — чтобы он показал нам дорогу.
Описав рукой вокруг себя большой круг, она спросила:
— Усадьба Брассфилдов?
— Si?
— Дом?
— Casa, — подсказал Мэтт. — Дом — это casa. Уж это слово я знаю.
— Casa — где casa? Там? — спросила она, показывая налево.
— Si.
— Если хотите услышать мое мнение, то вы не очень-то преуспели.
Не обращая на него внимания, она показала направо:
— Сага?
Мальчик отрицательно покачал головой. Подойдя к ней поближе, он показал на черту слева от нее и кивнул головой.
— Casa Брассфилд, — лаконично произнес он, а затем вытянул руку и повернулся на сто восемьдесят градусов, описав ею полный круг: — Rancho.
— Мы находимся прямо на ранчо, — сделала вывод Верена.
— А дом где-то там.
— Но об этом-то я его и спрашивал, знаете ли.
— Нет, вы спрашивали, где ранчо.
— А почему бы вам не спросить, далеко ли отсюда до дома? — предложил он. — Интересно, как у вас это выйдет.
— А мне не надо спрашивать. Я и так знаю, что далеко.
— Grasias, mi amigo[21]. — Достав из кармана двадцатипятицентовую монету, Мэтт бросил ее мальчику.
— Por[22] Эдуардо?
— Por Эдуардо.
Эдуардо показал на другого пастуха:
— Пабло.
— Эдуардо и Пабло. — Мэтт снова сунул руку в карман, но другого двадцатипятицентовика не обнаружил.
— У вас не найдется двадцати пяти центов одной монетой? — спросил он у Верены.
— Нет, но у меня есть две монеты по десять центов и пятицентовик.
— Подойдет. Надо ему их отдать.
— Учтите, я собиралась на них позавтракать, — негромко произнесла она, выуживая деньги из кошелька. — Вот, держите.
— Благодарю, — и он протянул монеты мальчику. — Por Пабло.
Деньги были приняты с меньшим восторгом, чем можно было ожидать. Мальчишки начали спорить, кому двадцать пять центов достанется в виде одной монеты, а кому — в виде трех, и какой из этих двух вариантов лучше. К согласию они пришли не скоро; обладателем двадцатипятицентовика стал Пабло, мальчик с лицом херувима, очевидно, младший из двоих. Сделав знак рукой, он дал понять Верене и Мэтту, что они должны следовать за ним.
Взяв Верену за руку, Мэтт наклонился к ней и прошептал:
— Когда туда придем, предоставьте вести разговор мне.
— Тогда молите Бога, чтобы они говорили по-английски.
— С такой фамилией, как Брассфилд? Готов биться об заклад, что говорят.
Он пристально на нее посмотрел здоровым глазом и сказал:
— Послушайте, вам жарко, вы устали, а нам, наверно, тащиться очень и очень долго. Так давайте перестанем пререкаться по любому поводу, лучше заключим перемирие до самого Сан-Антонио.
Сердце у нее в первый момент замерло от неожиданности, а затем она почувствовала огромное облегчение. Он сказал до Сан-Антонио, а не до Колумбуса. Стараясь не выдавать охватившей ее радости, она бодро зашагала рядом с Мэттом. Подумать только, он едет с ней до Сан-Антонио и не оставляет ее одну!
На пороге дома стояла крупная, полная женщина и, заслонив рукой от солнца лицо, но все равно щурясь, всматривалась в даль. Различив фигуры двух людей рядом с Пабло, она широко раскрыла от удивления глаза и воскликнула:
— Боже милосердный! Па-а! Па-а, иди быстро сюда! Пабло ведет к нам гостей!
В дверях показался ее муж, высокий, худой, лысый мужчина, на котором, кроме фланелевых кальсон, ничего больше не было.
— Ну ты даешь, Сара, — раскричалась так, что и мертвых можно разбудить!
— Ты лучше глянь туда, — ответила она, показывая пальцем на приближающихся людей. — Говорю тебе, к нам идут гости! Из двоих — одна женщина.
Окинув взглядом раздетого мужа, она недовольно проговорила:
— Знаешь, па, ты выглядишь не очень-то прилично. Поди-ка надень штаны, пока мы еще одни.
— Должно быть, на дворе градусов сорок, а то и больше, — проворчал он и, бросив на три фигуры, бредущие под беспощадным солнцем, еще один взгляд, добавил: — Интересно, откуда они тут взялись?
— Не важно, главное — они идут сюда, это уж точно.
Одернув на обширном животе замусоленный передник, она пригладила рукой растрепанные волосы и, стараясь не показывать, как ей не терпится увидеть неожиданных гостей, спросила:
— Ну, как я выгляжу?
— А какая разница? — буркнул он. — Куда же они все-таки направляются? У них даже и лошадей нет.
— Если ты сейчас же не натянешь на себя штаны, — пригрозила она мужу, — я тебя не пущу обедать с гостями.
— А я бы очень желал для начала услышать, какого черта они здесь делают — не так уж я тут тоскую без общества, чтоб у меня мозги съехали набекрень.