— И в самом деле, может быть, стоит рискнуть?
— Конечно, стоит.
— Как ты считаешь, мы найдем золото?
— Если бы оно было спрятано в этом месте, его бы уже давно нашли.
— Я бы поделилась с тобой.
— Если я и останусь, Рена, то не из-за этого.
— Нет, разумеется, нет, и все-таки…
— Думаю, пройдет пара дней, и здесь появится Ханна. Что ж, пожалуй, я подожду его. Не оставлю же я тебя с ним один на один!
Мэтт выпрямился и, вытерев рубашкой пот со лба, оперся на длинное топорище, давая отдохнуть уставшим мышцам. С тех пор, как он последний раз рубил дрова, прошло уже много времени, но иначе Верена не сможет приготовить поесть. А когда он с этим покончит, ему предстоит целый день засыпать ямы в сарае. Но ему нужно работать, ему нужно вымотать себя до такой степени, чтобы к времени, когда он ляжет спать, у него не осталось сил даже подумать о Верене.
После того как он накануне отвез ее в город, ему пришлось провести бессонную и довольно неуютную ночь. Местечко было совсем небольшим — всего лишь горстка необычных на вид глинобитных домишек, ветхих лачуг, да обложенных дерном и обнесенных частоколом хижин, — и все это располагалось на северном берегу реки Норт-Кончо, прямо напротив форта, лежащего с другой ее стороны. Мэтт не был уверен, что в таком крошечном городке она будет в безопасности, и ему удалось уговорить ее остановиться в доме шерифа и его жены мексиканки, а сам он решил провести ночь на улице, поджидая Гилберта Ханну.
Когда до утра было еще далеко, она потихоньку выскользнула из дома, чтобы составить Мэтту компанию — все равно ей не спится, объяснила она. Небо было усеяно яркими звездами, светила почти полная луна, их овевал легкий, наполненный ароматами олеандра ветерок, и у него голова шла кругом. Но он не должен проявлять слабость, сказал он себе, — ни сегодня, ни завтра; по крайней мере, до тех пор, пока не заслужит право ее любить. После той ночи в гостинице «Менгер-Хаус» он дал себе слово больше не подвергать ее риску остаться с ребенком-безотцовщиной на руках. И так он просидел рядом с ней весь остаток ночи, разговаривая о чем угодно и запрещая себе то, к чему обоих их так тянуло.
А сейчас он чувствовал себя настолько усталым, что у него все плыло перед глазами. Между тем было еще довольно рано, солнце едва достигло зенита, а это означало, что светло будет еще восемь, а то и девять часов. Но он был намерен довести себя до полного изнеможения, лишь бы выдержать эту ночь. Сегодня ночью некому будет играть роль дуэньи.
Подняв с земли охапку дров, он отнес их к поленнице под деревом и аккуратно уложил. Глядя на результаты своего труда, он подумал, а чем бы занимались сейчас Дру и Уэйн, если бы остались в живых. Наверно, трудились бы на ферме. Холодными зимними ночами они, бывало, все трое сбивались в кучу под старыми перинами и подолгу разговаривали о том, что с ними будет, когда они станут взрослыми. Дру мечтал купить себе большой участок земли где-нибудь на берегах Камберленда, там, где земля черная и плодородная, где все растет легко и быстро и где не нужно уговаривать каждый жалкий росточек появиться наконец из твердой глины на поверхность. Уэйна же интересовали животные. Он любил их. Не было у них на ферме ни одного живого существа, которому он не дал бы имени, включая даже цыплят. Он умел обращаться с животными, и они все его любили. Флора, их старая корова с обвисшими боками, давала больше молока, когда доил ее Уэйн. Но главной его мечтой были овцы, очень много овец. Он всегда говорил, что когда-нибудь у него будет самая большая отара во всем штате Теннесси.
Их мечты ушли вместе с ними. Все, что им удалось получить, — это по крохотному клочку теннессийской глины на каждого: как раз столько, чтобы было где их похоронить. А он, самый младший сын, не захотел оставаться на старом месте; он стремился заняться чем-то более чистым, он хотел жить там, где грязь не попадала бы ему под ногти и где он не должен был бы гнуть спину, толкая перед собой этот ненавистный плуг. Глядя сейчас на свои грязные руки, он не мог удержаться от иронической улыбки.
Верена в некотором отношении напоминала ему Уэйна. Когда прошлым вечером они возвратились в Сан-Анджело, он подумал, что было бы неплохо обзавестись собакой. Она смогла бы вовремя предупредить, если бы Ханна попытался застигнуть их врасплох. И вот он подобрал самого несчастного бездомного пса, какого только смог найти, и, когда они привезли его утром на ферму, Мэтт, чтобы песик не вздумал удрать, скормил ему пару свежих кроликов. Лай у проклятой псины оказался столь оглушительным, что мог бы разбудить и мертвого, а рычал он так грозно, что распугал всех койотов. Но Верена, проявив поистине изощренное чувство юмора, назвала пса Дружком. И через какой-то час он уже преданно ходил повсюду за ней, не отставая ни на шаг, совершенно при этом забыв, кто на самом деле покормил его. Но, может быть, это и к лучшему. По крайней мере, если он уедет, у нее останется защитник.
Он снова загнал себе занозу, на сей раз в ладонь, и она сидела так глубоко, что могла загноиться. Он попытался вытащить ее зубами, но никак не мог ухватиться. К концу дня, как он знал, рука может всерьез разболеться.
Краем глаза он увидел Верену; она несла большое ведро с мокрым, свежевыстиранным бельем, за ней семенил Дружок. Мэтт повернулся в ее сторону и крикнул:
— Ты купила вчера мазь в лавке Вэка?
— Нет, но я нашла баночку с мазью под кроватью! — прокричала она в ответ.
Поставив ведро на землю, она метнулась к дому прежде, чем он успел сказать, что сам сходит за мазью. Не прошло и минуты, как она появилась с баночкой в руке и, подойдя к нему, спросила:
— Волдырь?
— Нет, заноза.
— На какой руке?
— На левой.
Взяв его руку в свою, она внимательно разглядела занозу и сказала:
— Не нравится мне твоя заноза. Тут нужна иголка, прежде чем прикладывать мазь.
Она подняла голову, в ее глазах заиграли золотистые искорки, словно тысячи отраженных солнц, и у него просто захватило дух от ее красоты. Неприкрытое желание, овладевшее им в эту минуту, было откровенно написано на его лице.
— Я… пожалуй, схожу за иголкой.
— Постой, — он сжал ее руку. — Рена…