Он поднялся на свой этаж и прикусил губу: дверь его квартиры была слегка приоткрыта. Неужели, выбегая ночью, он не захлопнул замок? Быть того не могло. Французский замок срабатывал безотказно. А он хлопнул дверью и хорошо хлопнул… Еремеев достал пистолет, встал боком к простенку и толкнул дверь…
«Может, позвать Макарычева? Пусть подстрахует, все-таки с автоматом… Раньше надо было думать!»
Он осторожно заглянул в прихожую и сердце горестно сжалось. Дельф лежал на пороге кухни в луже крови — такой же алой, как и человечья. Он бросился к нему, забыв заглянуть в комнату, — не притаился ли кто? — к черту! — Дельф, бедняга… Пес тихо проскулил, слабо дернулся и замер… Шерсть на груди, шее и правом боку была густо промочена кровью. Кровью же были забрызганы обои прихожей, кровавые следы лап и чьих-то ботинок испещряли линолеум коридорчика… Издав рыдающий горловой звук, Еремеев бросился на кухню, распахнул холодильник, в дверце которого хранились лекарства, выхватил пузырек с перекисью водорода, вспорол облатку марлевого пакета, выдернул жгут. Руки тряслись, чего никогда не бывало. Отвык… Капитан Еремеев, не распускайте нервы!
Он быстро осмотрел и ощупал раны. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор, шерсть на правом плече подпалена… Цело ли сердце? Не перебит ли хребет? И где у собак артерии? К ветеринару надо. Макарычев! На машине. Немедленно.
Соседка Анна Павловна выглянула из-за своей двери, запричитала.
— Ох, горе-то какое! Совсем ворье обнаглело, средь бела дня лезет… Собачку-то больно жалко. Жив?
— Пока дышит… Что здесь случилось?
— Да вот только что, минут с десять назад, слышу, Дельфик не своим голосом зашелся. Потом — пах! пах! Крик, мат, вой, еще — пах! И стихло. Я в глазок, а мимо шасть, шасть двое и проскользнули. Убежали.
— Не разглядели?
— Да куда там! Глазок мутный. Один вроде в белом был. Я вам на работу стала звонить, а мне сказали — был да вышел.
Еремеев сунул старушке ключи.
— Анна Павловна, приберите тут, присмотрите. Я попробую в ветлечебницу успеть.
Он поднял четырехпудовое тело пса на руки, и, пачкая куртку и брюки кровью, сбежал по лестнице к машине. Макарычев поспешил распахнуть дверцы, Дельфа уложили на заднее сиденье, подстелив под него еремеевскую куртку.
— Кто же это его так, а? — сочувственно крякнул сержант.
— Потом разберемся. Гони, Макарыч, на Красносельскую. Ветлечебницу знаешь?
— Может, в нашу ветслужбу его?
— Нет, туда… Стоп! Секунду ждать. Потерпи, Дельфик, потерпи!
Он еще раз взбежал по лестнице. Анна Павловна замывала кровавую лужу в прихожей.
— Забыли что?
— Тут чемоданчик такой был… Черненький…
Метнулся в комнату. Неужели взяли? Тридцать тысяч, все прахом… И ордена, и кортик. У, гады!..
Но «тревожный» чемоданчик стоял там, где он его оставил — под столом. Не взяли! Дельф отстоял. Не пустил. Ну, конечно же, они вошли… Пока вскрывали дверь, он не лаял. Кавказские овчарки, волкодавы, поджидают врага в лежке и молча. Потом нападают. Напал. Не завидую тому, кто шел первым. Со страху стали стрелять. Да разве такую махину одной пулей уложишь? В башку не попали, в сердце, вероятно, тоже, бросились наутек.
Ну, Дельфинчик, выручил! Ну, родимый, спасибо!
Но кто? Эти, из белого «мерса»? Ладно, потом разберемся… Собаку спасать надо!
И все же он не пожалел минуту, чтобы разглядеть повнимательней кровавые следы на полу. Уж очень четко и нагло проступали они на линолеуме. Линогравюры, а не следы. Чаще других повторялся отпечаток подошвы сорок четвертого размера с характерной подковообразной фигурой в протекторе каблука. Он запомнил эту кровавую литеру «U»…
Патрульный «жигуль» вырулил на Большую Черкизовскую, и Еремеев включил синюю мигалку. Дорогу!
Пес слегка постанывал на выбоинах в асфальте, на перепутьях трамвайных рельсов. Значит, слава Богу, жив еще… «Живи, миленький, держись, браток», — умолял его и вслух, и про себя Еремеев.
— Сколько ему? — спрашивал Макарычев.
— Только что два стукнуло.
— Самый расцвет. Юноша по их собачьим меркам. Должен сдюжить, Орестыч. Ты так не мандражи. Обойдется.
— Понимаешь, Макарыч, собака — это меньшее, конечно, чем человек, но большее, чем животное.
— Да это ты мне не объясняй. Сам десять лет эрделя держал. Долли. Ох, и классная, я тебе скажу, сука была…
В ветлечебницу стояла длиннющая очередь. Но никто и слова не сказал, когда Еремеев пронес на руках окровавленного пса прямо в смотровую.