Пальмирец не без ехидства усмехнулся.
— Изучать место преступления, ни к чему не прикасаясь — это что-то новое в сыскной практике! Неужели в Москов-граде научились зрить сквозь дерево?
Увы, пока не научились, — отвечал Ивенский в тон, ему надоело разыгрывать роль легкомысленного юнца; самоуверенность «коллеги» начинала раздражать. — Зато выработали полезное правило, спасшее не один десяток жизней: когда работаешь в доме мага, следует соблюдать осторожность. Зачастую его имущество оберегают охранные чары: одно неосторожное прикосновение — и вы покойник. Мы не выходим на место преступления без специального амулета, позволяющего распознать присутствие магии, но и он не всегда помогает, — роман Григорьевич невольно потёр правую руку. — Разве в штате вашего отделения нет колдуна?
— Не предусмотрен, — буркнул Листунов уязвлённо. — У нас тут, знаете ли, давно уж не столица. Жизнь провинциальная, тихая, магов убивать не заведено. Накладывать чары на шифоньерки — тоже… — он потянулся к дверцам, но Роман Григорьевич резко отвёл его руку. Заговорил очень холодно.
— Послушайте, милейший. Жить или не жить — это ваше личное дело, но мне бы очень не хотелось осматривать ещё и ваш труп, в дополнение к первому! Удальцев, будьте добры, возьмите что-нибудь живое… да вон тот фикус, хотя бы, швырните в шкаф. Только осторожнее, чтобы вас не задело! Сейчас, мы с Иваном Агафоновичем отойдём… В сторонку, Иван Агафонович, будьте добры, — тот нехотя посторонился.
Наученный горьким опытом, Удальцев отломил от растения сочную макушку, и, аккуратно прицелившись, издали кинул в щель между дверцами…
Вспышка, грохот, зелёные брызги, вопль перепуганного городового…
Белый до синевы Листунов мешком свалился на диван, но тут же вскочил, как ужаленный.
— Накладывать защитные чары на мягкие мебели обычно не принято, — устало заметил Роман Григорьевич. — Присаживайтесь, не бойтесь.
Тит Ардалионович был уверен, что посрамлённый пальмирец присмиреет, станет вести себя проще, без прежнего апломба. Однако, тот удивительно быстро восстановил присутствие духа, и даже перешёл в наступление.
Что ж, господа, ваша осведомлённость в магических делах впечатляет, должен признать, она спасла мне жизнь. Но это же и настораживает. Будьте добры объясниться. Академик убит совсем недавно. Вчера вечером он был жив и здоров, но вы уже выезжали из столицы к месту ещё не состоявшегося убийства. Что это — дар предвидения? Или… — он сделал многозначительную паузу, — есть какая-то иная связь?
Ивенский улыбнулся обезоруживающе:
— Полно вам, Иван Агафонович, мы ничего не знали заранее, и рассчитывали переговорить с живым Контоккайненом по поводу аналогичного преступления, случившегося накануне в Москов-граде. О новом преступлении мы узнали, только подъехав к дому.
— Да? — смягчился Листунов. — Что ж звучит убедительно. Но вы должны мне рассказать о московском деле, это может помочь следствию.
— Непременно, — обещал Ивенский. — Но прежде скажите. Вы вчера должны были получить телеграмму с распоряжением приставить к дому покойного охрану. Нельзя ли допросить этого охранника? Он жив, вы сегодня видели его?
— Если бы! — вскричал молодой человек с досадой. — Телеграмма действительно была, и начальник нашего отделения, Семёнов Афанасий Дмитриевич, вчера вечером лично встречался с покойным по этому поводу. Но Контоккайнен от охраны отказался категорически: ногами топал, кричал, что никому не позволит за собой следить. Форменную истерику устроил — я сопровождал его высокоблагородие и сам был тому свидетель… Обошёлся с нами, к с дворовыми мужиками, только что палкой не велел гнать! И вот вам результат! — он картинным жестом указал на труп.
Ивенский поморщился.
— Так приставили бы наружную, негласную охрану, всё лучше, чем ничего.
Листунов развёл руками.
— Увы. Его высокоблагородие был очень зол вчера после встречи с магом. Он сказал: «Не желает — не надо, пусть пропадает, если на то его воля. Плакать никто не станет». Дело в том, что академик грозился обратить его в жабу.
Роман Григорьевич удивлённо поднял бровь.