А спустя три месяца после гибели «Челленджера» ночью 26 апреля 1986 года в один час двадцать четыре минуты рванул атомный реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС. В ту роковую ночь оперативный персонал станции проводил испытания выбега ротора в режиме максимальной проектной аварии – с отключенными защитами реактора в режиме полного обесточивания оборудования атомной станции. Суть эксперимента заключалась в том, что если АЭС вдруг окажется обесточенной, то остановятся все насосы, прокачивающие охлаждающую воду через активную зону атомного реактора, что приведет к ее расплавлению. В такой аварийной ситуации должно и нужно было задействовать любые резервные источники электроэнергии, в том числе и выбег ротора турбогенератора. Ведь, пока он будет вращаться по инерции, будет вырабатываться и электроэнергия.
Эксперимент в режиме максимальной проектной аварии уже по определению был крайне рискованным, но атомный реактор воспринимался эксплуатационниками как тульский самовар, может, чуть посложнее. «Атомный маршал» – академик Александров – тогда всех убеждал, что его детище – это самое безопасное в мире устройство и его можно ставить хоть на Красной площади, как самовар. Подобная самонадеянность привела к тому, что экспериментаторы, думавшие неизвестно каким местом, специально отключили систему аварийного охлаждения атомного реактора, заблокировав при этом всю аварийную защиту. И произошло то, что произошло.
Вначале работники станции услышали серию глухих взрывов и фундамент станции начал угрожающе вибрировать, а затем последовал страшный взрыв с ослепляющим выбросом пламени и фейерверком из кусков ядерного топлива и графита – это взорвался атомный реактор. Черный огненный шар взвился над крышей машинного отделения и стал подниматься в небо. Многотонную плиту верхней биозащиты чудовищной силы взрывом подбросило и развернуло в воздухе, и она рухнула обратно на шахту реактора, накрыв его в наклонном положении. Из зияющей дыры поднялся багрово-голубой с кровавыми оттенками километровый столб пламени, насыщенный плавящимися радиоактивными частицами.
Часть раскаленных кусков ядерного топлива упала на крышу машинного зала и вызвала пожар кровли. К пяти часам утра пожар удалось погасить, но жуткое малиновое свечение над четвертым энергоблоком оставалось еще долго – это светилось разбросанное всюду ядерное топливо. Произошла крупнейшая в истории человечества техногенная катастрофа.
Комета Галлея, появление которой земляне ожидали в этом году без былых страхов и предрассудков, подтвердила свою дурную репутацию предвестницы несчастий и катаклизмов…
Вылететь в Кабул спецкору АПН Илье Ладогину удалось только после первомайских праздников. Заверяя Джессику, что он чуть ли не завтра отправляется «за речку», Илья, конечно, знал, что оформление загранкомандировки – дело не одного дня, но никак не ожидал, что все затянется аж на четыре месяца. Ожидая свой рейс в международном аэропорту «Шереметьево», Илья испытывал неловкость перед провожавшими его коллегами за то, что он напросился в командировку в Афганистан, а не в Чернобыль, к которому в эти дни было приковано внимание всех мировых СМИ. На фоне дышащего нестерпимым ядерным жаром реактора, взорвавшегося на Чернобыльской АЭС, Афганистан был не такой уж и горячей точкой. Сам себя ведь не обманешь, и Илья честно признался себе, что он не готов к такому самопожертвованию, какое проявил его коллега – киевский фотокорреспондент АПН Игорь Костин, который первым сделал фотоснимки эпицентра взрыва. Всего через четырнадцать часов после случившейся ночью аварии на четвертом блоке АЭС он облетел на вертолете полностью разрушенный блок, из руин которого поднимался тонкий прозрачный дым, а из-под завалов пробивался зловещий красноватый свет.