Адреналин грохочет во мне, но ему меня уже не догнать и я вырываюсь на улицу, вдыхая и вдыхая свежий морозный воздух, который после отвратительных запахов морга кажется спасением и жизнью.
Почти счастливая, что мне удалось вырваться из этого мрачного застенка и из загребущих лап Троя, мчусь к метро, за шумом машин не сразу различив пронзительный звонок сотового в сумочке. Номер неизвестен, и это явно не к добру, но сбросить я не рискнула — вдруг бабуле стало плохо, она вызвала врача, а потом…
— Почему вас нет на рабочем месте, Калдер?
Услышав голос комиссара Шенка, я испытываю облегчение, но что-то в его тоне мне не нравится.
— У меня сегодня выходной, и мне нужно…
— Выходной — это, конечно, хорошо, мисс Моника, но вы должны как можно скорее приехать ко мне.
— Что случилось? — нахмурилась я — мне все мерещится, что что-то плохое произошло с ба, и я должна непременно услышать, по какому поводу меня вызывают.
Должна услышать, чтобы знать, что с ней все в порядке…
«Приезжайте, я вас жду!», и Шенк отключается, оставляя меня наедине с самой собой — мучиться догадками одна хуже другой.
Правда, тот факт, что Кастор Трой сейчас прохлаждается в окружном морге и вряд вызов к комиссару связан с его доносом на меня, в целом утешал.
Хуже, если это как-то связано с Дино Росси — я знаю, что альянс темных во главе с самим Константином Леоне, задействуя все свои связи, поднялся на защиту молодого вампира. Но Коул Тернер пообещал, что меня это не коснется, а значит, так оно и будет.
В конце концов, я и вовсе успокоила себя мыслью, что ничего страшного тут нет, и Шенку просто очень срочно потребовалась стенографистка.
То, что это было ошибкой, я поняла уже в приемной комиссара, когда наткнулась там на офицера Гурович и знакомого по рейду на бордель Эдны Диофант нравственника — того самого, что ехал на переднем сиденье «БМВ» Коула.
Сейчас я уже узнала, что это каноник Агостин Паган — правая рука кардинала Тернера, ревностный служитель учения Каина и Лилит, фанатично восхищающийся Его Высокопреосвященством и его методами.
Сделав вид, что не замечаю сверлящих взглядов Гурович и Пагана, я тихой мышкой скользнула к Шенку, предчувствуя недоброе.
— Проходите и садитесь, Моника. У меня плохие новости, — без обиняков заявил комиссар при виде меня.
Он отложил бумаги, а я бессильно опустилась в посетительское кресло напротив.
Плохие новости? О, святые, какие еще плохие новости? Может быть, по сравнению с тем, что происходит в моей жизни, они не покажутся мне такими уж плохими?
Надежда на это слишком слаба.
— Что все это значит? — пролепетала. — Я не вполне понимаю…
— Нравственники настаивают на клеровании, Моника, — проговорил комиссар, избегая смотреть мне в глаза. — Я хочу, чтобы вы знали, мне действительно очень жаль. Искренне жаль, что вы оказались втянуты в это, и что вам придется через это пройти.
Неприятное слово «клерование» показалось смутно знакомым, но, к своему стыду, его значения я не знала. Кажется, так в вампирской религии назывался какой-то обряд. Что-то, связанное с…
— Это очищение, — проговорил Шенк, сцепив на столе пальцы замком. — Очищение молитвой и кровью. Очень старый, полузабытый вампирский ритуал, который в наше время не практикуется. Однако сотрудники нравственной полиции считают, что участие… хм… в операции по задержанию Дино Росси очернило вашу душу и открыло перед вами путь порока. Они полагают, нужно принять меры… Вообще-то, вас, Моника, хотели вынудить принять постриг в послушницы монастыря святой Бернадетты Симонской, однако нам все-таки удалось избежать таких крайних мер.
— Коул Тернер? — срывающимся голосом спросила я, споткнувшись о его имя. — Это он хочет… моего пострига?
— Вашего очищения от бесовского порока добивается братия нравственников… в частности, сестра Гурович, а так же каноник Паган, — с каким-то непонятным мне выражением ответил комиссар. — Сколь бы не значило слово Тернера, он не может пойти против всей братии. Более того, братия настаивает, чтобы кардинал читал над вами сам, лично. Просто примите это, Моника. На самом деле, это далеко не самое ужасное, что могут сделать нравственники.
Может быть, он хотел меня успокоить, но получилось с точностью, да наоборот. Прижимая ладонь ко рту, качаю головой, а неприятное, режущее слух слово «клерование» так и свербит у меня в голове. Я даже не знаю, через что мне предстоит пройти, а сердце уже нехорошо, тревожно сжимается.