И меня вдруг с головой накрыло дикое чувство, как будто мы с ним, совсем в другом времени и месте, едем домой из супермаркета, болтая ни о чем.
В багажнике большие пакеты с продуктами на неделю (среди которых много того, без чего мы бы точно могли обойтись, но что так приятно покупать импульсивно!), вечером у нас будет сериал и сырная пицца, а ночью сумасшедший секс.
И солнце так же бьет в стекла, а на заднем сиденье спят наши дети — мальчик со светлыми волосами и девочка с темными кудряшками…
— С чего бы это, ума не приложу? — как во сне говорю я.
— Я не знаю, чем ты так хотела отвлечь ее внимание, но ты перестаралась, — спокойно отзывается он. — И я теперь никак не могу на это повлиять.
Впереди — КПП, на котором он притормаживает и я вижу дежурного нравственника, но не того безучастного, что пропускал меня сюда, а совсем другого, который чуть ли не всем корпусом ныряет в салон. Взгляд его задерживается на мне.
— Все в порядке, Ваше Высокопреосвященство? Можно посмотреть документы вашей спутницы?
Но не успевает он договорить, как к машине подлетает другой нравственник, выше рангом и оттесняет первого. Он подобострастно улыбается, едва ли не отдавая поклоны:
— Простите его, простите, кардинал! Это брат Лошмид, он только недавно вступил в наши ряды! Простите великодушно! Хорошей вам дороги, удачного дня!
«Открывай ворота! Живо!», — шипит он на Лошмида, и под пристальными взглядами нравственников «БМВ» наконец-то выезжает за бетонный забор.
ГЛАВА 21
Отречение
Проехав метров триста, он свернул на грунтовую дорогу и поставил машину таким образом, что ее не было видно с трассы.
В таком маленьком салоне. Так близко от него.
А вокруг лес, наполненный мягкими и светлыми весенними красками, в котором черный глянцевый автомобиль смотрелся, как нечто инородное…
— Ради чего ты пошла на такой чудовищный риск? Что тебе нужно было в Поселении, Моника?
Я молчала, комкая шерстяной пояс пальто.
— Можно, я не буду говорить?
— Нет, — усмехнулся.
— Из-за Дейвиса Шеринга, — ответила я, испытывая с одной стороны ужас, а с другой облегчение, что говорю ему правду. — Позволь ему видеться с дочерью!
— Что? Ты просишь меня за Шеринга?
— Вы отняли у него руку, поселили в этом концлагере и запретили видеться с маленькой дочкой, которую он любит больше всего на свете! — меня трясло от осознания, что я говорю и кому это говорю. — Он заслуживает снисхождения!
— Такого наказания для него просила его жена, — отозвался Коул ровно, что просто выводило из равновесия меня. — Она утверждает, что его моральный облик плохо сказывался на дочери. Что его распущенность перешла все границы. Что он бил ее и ребенка.
— Проверьте ее. Она лжет.
Это было страшно, потому что я могла ошибаться, но эти слова вырвались у меня на эмоциях, как будто сами собой. Прежняя Моника Калдер никогда бы не стала делать голословные обвинения, да еще и такие серьезные. Нынешняя Моника Калдер верила своей интуиции.
Возможно, даже слишком…
— Правдивость ее слов проверялась несколько раз, — сказал Коул Тернер бесцветно. — Дело закрыто.
— Я прошу. Просто сделай это для меня, — тихо сказала я и осторожно, самыми кончиками пальцев прикоснулась к его плечу, к его черному пальто, ощущая текстуру плотного материала.
Ощущая его…
— Для тебя? — и если до этого Коул как будто избегал смотреть, то сейчас повернулся прямо ко мне.
Я замерла, не в силах даже дышать до конца, а в животе, шелестя нежными шелковистыми крыльями, взметнулась целая стая бабочек. Клянусь, я все бы сейчас отдала только за один поцелуй, за один его поцелуй…
Его Высокопреосвященство протянул руку в черной перчатке к моему лицу, я несколько раз взмахнула ресницами, чтобы отогнать подступившие слезы, потому что он не коснулся.
Я могла бы все ему рассказать. Все, с чем я столкнулась и что перевернуло мою жизнь с ног на голову. Какая же дурочка, что этого не сделала! Он бы услышал меня, он бы понял, защитил…
Но не теперь, когда я увязла, по самые уши увязла в Касторе Трое.
Теперь уже слишком поздно.
— Завтра они снова разденут тебя и положат в купель, а я снова буду лить на тебя кровь какого-нибудь насильника или убийцы, — проговорил он, а я просто наслаждалась его лицом и звуком его голоса и думала о том, что испытала, если бы он прикоснулся и перчатки на его руке не было. — В прошлый раз это был Джилсон Уорвик, а кто будет завтра — я не знаю… Что ты сказала сестре Гурович? Почему она так яростно ненавидит тебя? Почему хочет добиться твоего пострига?