Вероятно, он подумал о чём-то похожем, потому что наклонил голову, пряча улыбку.
— Разумеется, для тебя, малышка… Позволишь твой кулон?
Роанна удивлённо покосилась на миниатюрную гидру на шее и, поддев пальцем, подняла.
— Сними.
— Зачем?
— Она тебе не понадобится, — в спокойном голосе Палача не скользнуло ничего лишнего, и всё же стало не по себе.
— Зачем? — повторила Гидра, хмуря брови. На её взгляд, просьба — она предпочитала думать, что это просьба — звучала странновато.
Палач не ответил, вместо этого протянув руку ладонью вверх. Прикусив губу, Роанна подумала с минуту и всё же осторожно расстегнула шнурок, положив гидру на ожидающую ладонь.
Палач убрал кулон в карман и сделал приглашающий жест.
На подобных ужинах в реальности Роанна не была ни разу, но в прошлом году наставница по этикету почти каждое занятие устраивала его симуляции, заставляя заучивать хорошие манеры, последовательность ложек и вилок на столе и угадывать на вкус год сбора урожая для вина.
Палач отодвинул для неё стул и сам сел во главе стола.
Сосредоточиться на еде, хоть та и была куда вкуснее всего, что Гидра пробовала в жизни, не получалось.
— Расслабься, — посоветовал Палач, — ничего плохого с тобой здесь не случится.
— Я знаю, — задумчиво отозвалась Роанна и неожиданно поняла, что это правда. Напряжение ослабло, еда словно стала вкуснее, и она даже решилась завести разговор.
— Я уже достаточная взрослая, чтобы узнать, почему мы с вами видим друг друга под маскировкой?
Палач откинулся на спинку стула с бокалом вина и оценивающе посмотрел на неё.
— Да… Скажи, Роанна, что ты знаешь о последнем короле?
— Ну, его звали король Галахад. У него было две жены. В принципе, всё, — пожала плечами Роанна. В первые годы после Восстания любые изображения, упоминания и жизнеописания короля и его семьи безжалостно вымарывались. Сносились монументы, сжигались книги и картины, закрашивались фрески. В последующие годы Совет чуть смягчился по этому вопросу — в темницу, к примеру, больше не бросали за одно упоминание имени короля — но изучение монархии и расспросы по этому поводу не поощрялись до сих пор.
— Да, верно, помню, Нэит называл это Генеральной уборкой, — с немалой долей юмора вспомнил Палач, — собственно, я и не ожидал, что ты знаешь. Вторую жену короля Галахада звали Орилия.
Роанна, улыбнувшись было тому, как непринуждённо Палач сократил имя главы Совета, вздрогнула. Она была на сто процентов уверена, что никого с таким именем прежде не знала, но в душе что-то откликнулось на него.
— И… — она запнулась, облизнула губы и лишь после продолжила, собравшись с мыслями, — как это связано с моим вопросом?
Вместо ответа Палач встал и наполнил её бокал вином из стоявшей чуть поодаль бутылки.
— Знаешь, я ведь не сказал, насколько ты сегодня прекрасна, — произнёс он без капли пафоса и высокопарности. Роанна растерянно заморгала и, чтобы не отвечать, сделала глоток из бокала.
Вино оказалось крепким, даже слишком. Не ожидавшая такого Гидра закашлялась.
— Можно в ванную? — всё ещё чуть хрипловато попросила она.
— Пятая дверь по левой стороне.
Роанна кивнула и вышла, отсчитав нужную дверь. Судорожно повернув ручку, она ввалилась в помещение и закрыла дверь за собой, прислонившись к ней спиной.
Лишь почувствовав странный, ни на что не похожий запах, Гидра решилась открыть глаза и увидела, что перед ней отнюдь не ванная.
Комната, куда она явно по ошибке попала, оказалась спальней. Двуспальная кровать, застеленная простым чёрным покрывалом, окно в пол, тумбочка, письменный стол — ничего шикарного, обычная мебель, никаких безделушек или личных вещей.
За исключением одного.
По всему периметру спальни были развешаны портреты. Какие-то на желтоватой, явно очень старой бумаге, сделанные углём. Другие — обычные карандашные наброски на альбомных листах. Реже, примерно раз к пяти, попадались цветные.
И на каждом без исключения портрете отчётливо угадывалось одно-единственное женское лицо, молодое, даже юное, с изящными тонкими чертами, белоснежной кожей и рыжими волосами. Лукавые зелёные глаза изучающе вглядывались в пространство, а ускользающая улыбка делала образ загадочным и каким-то пленительным.
— Это четвёртая дверь, — шепнули сзади, и Роанна вздрогнула. Она — одна из лучших будущих наёмниц — пропустила момент, когда дверь позади открылась, и он вошёл.
Лицо девушки каким-то странным образом казалось одновременно знакомым и незнакомым. Умом Гидра понимала, что прежде никого похожего не видела, но вот подсознательно могла сказать гораздо больше того, что изображали портреты.
Роанна шагнула вглубь спальни, оказавшись в буквальном смысле в окружении одного и того же лица, запечатлённого с разных ракурсов, по шею, пояс или в полный рост. Лукавые глаза со впечатляющей точностью передавали выражение и настроение.
— Кто это? — наконец спросила Роанна, когда начала понимать, что вот-вот сойдёт с ума от охватившего её чувства, что разгадка где-то под самым носом, но ухватить её не получается.
— Ты знаешь, кто это. Орилия.
Последнее слово Палача прозвучало одновременно как ответ на вопрос и как обращение.
Голова закружилась. Будто бы от того, что имя прозвучало в этой комнате с портретами, каждый на миг ожил, услышав его.
— Орилия, — повторила Роанна и снова поморщилась от того же чувства. Это имя определённо никогда прежде не слетало с её губ. Но…
«…если двое влюблённых войдут в Ничто вместе, то смогут друг друга узнать в следующей жизни», — сказала Раминия из её воспоминаний, и с беззвучным щелчком, словно встав в нужные пазы, мысли Гидры прояснились.
— Это я, — сказала она без тени сомнения.
— Да, — спокойно подтвердил Палач и без предупреждения шагнул вперёд, сжав ладонями лицо Роанны, и коснулся своими губами её.
Вместе с этим требовательным поцелуем в мозг, сперва капля по капле, затем быстрее, увереннее начал просачиваться ручеёк понимания, осознания и воспоминаний, пока наконец не превратился в бурный поток.
Вот она, ещё совсем юная, стоит на холме, глядя на простирающийся внизу и уходящий за горизонт луг. Её туфельки беспорядочно раскиданы где-то позади, юбка от ветра надувается колоколом. Она начинает бежать, вниз, босиком, наступая на юбку, раздирая дорогое кружево, подставляя лицо ветру, и наконец падает в мешанину луговых цветов, смеясь и задыхаясь от охватившего её в этот момент чувства безграничной свободы.
Вот она спускается с парадной лестницы. Волосы, кудрявясь, спадают, ничем не закреплённые, до самого пояса, цепляясь за крючки на корсаже и ленты. Она ловит на себе взгляды гостей. Женские — укоризненно-возмущённые, неодобрительные. И мужские — откровенные, желающие. И только один взгляд отличается от других — он не добрый, не злой. Оценивающий.
Вот она в храме, одетая в свободное платье. Рядом с ней её муж. Король Галахад. Обладатель оценивающего взгляда. Вокруг восторженные шепотки, теперь никто не осуждает её распущенные волосы, не сверлит глазами с укоризненным выражением лица. Теперь она — королева.
Вот она в спальне, холодной и одинокой. Король уже не молод и юную жену посещает редко. Ему куда больше нравится просто смотреть на неё, разглядывать, одевать в красивые платья. Выходить с ней на дворцовый балкон. Пусть все видят, какую красивую куклу он себе купил.
Вот она идёт по площади в окружении пёстрой толпы. Ярмарка растягивается на несколько километров в обе стороны. Гуляния не утихнут до следующей недели — настала пора праздника Весны. Она вспоминает пышный луг, утопающий в цветах, и брошенные туфельки. На краткую секунду в сердце больно жалит тоска. Безграничная свобода не для королевы.