Отец Маккормак внимательно смотрел на сидящего перед ним Майкла. Было в этом парне что-то внушающее страх.
Он был типичным представителем современных молодых людей, начиная от темных, модно подстриженных волос и кончая туфлями на заказ и однобортным чистошерстяным костюмом. Наманикюренными ногтями он изящным движением стряхивал пепел с брюк. Его тщательно выбритое лицо было напряженным, чувственные губы плотно сжаты. Нетрудно было догадаться, что Майклу хорошо известна цель визита святого отца.
Сара заварила чай и оставила их вдвоем в заставленной мебелью комнате. После долгих лет нужды, когда в доме вообще не было никакой мебели, Сара теперь просто помешалась на убранстве комнат. Всевозможные столики, шкатулки, стулья, посредине – гарнитур из трех предметов. На стенах картины на религиозные сюжеты. И Святое Сердце, и Тайная Вечеря, и Распятие, и Богоматерь Лурдская, устремившая исполненный мольбы взор на дверной проем. На громоздком буфете, почти целиком закрывавшем одну стену, расположились статуи Девы Марии с младенцем и изображение Святого семейства. Одна зловещего вида статуя, изображавшая Святого Себастьяна, утыканного стрелами, была помещена в самом центре. Священник с трудом оторвал от нее глаза, взял чашку с чаем и посмотрел на Майкла.
– Надеюсь, тебе известно, зачем я здесь?
Майкл хмыкнул и снял ногу с колена.
– Да. – В голосе его была настороженность.
Священник понимающе кивнул:
– Ну и прекрасно. Раз ты все знаешь, постараюсь быть кратким.
– Именно. – Это было сказано вызывающе: Майкл давно уже не боялся ни священников, ни монахов.
Отец Маккормак уселся поудобнее в кресле и поставил чашку на стол. Лицо его посуровело, и, понизив голос, он произнес:
– Итак, я пришел по делу особого рода. Я не удивился тому, что мне сообщила вчера твоя матушка, добрая женщина, которая пришла повидаться со мной. Ты же знаешь, я не дурак, и давно догадался, что ты не в ладах с законом. Но не в этом дело. Я хочу побеседовать с тобой, как мирянин.
Майкл скептически уставился на священника своими голубыми глазами.
– В общем, я пришел попросить небольшое пожертвование.
Ошеломленный, Майкл привстал в кресле:
– Что-что?
– Тише, тише! – взволнованно произнес священник. – Не то твоя мать ворвется сюда. Тебе должно быть известно, – продолжал он, – что я очень сочувствую землякам. В Лондоне полно бедных Пэдди, да сохрани их Бог, изгнанных из собственных домов преуспевающими Продди. Долг всякого ирландца помогать этим несчастным.
– Но, святой отец, я вовсе не ирландец, хотя и ношу фамилию Райан.
Священник стукнул кулаком по столу так, что чашки запрыгали в блюдечках.
– Послушай, ты! С тысяча девятьсот двадцатого года католики подвергаются в Ольстере, в Белфасте, вообще по всему Северу дискриминации. Они даже не могут добиться там помещения для своего совета! Проклятые протестанты прибрали к рукам все заморские банки! Я собираю деньги на нужды ИРА, мы должны иметь свою армию и сражаться с ублюдками по их же правилам. Придет день, мой мальчик, и они будут изгнаны отсюда так же, как с Юга, раздавлены, словно тараканы. Необходимо создать Свободное Ирландское Государство, в которое войдет вся Ирландия.
Глаза священника горели. Майкл смотрел на него как на сумасшедшего. Рассказы об Ирландии он слышал с колыбели, как и большинство католических детей. Он до сих пор помнит, как бабушка ему пела "Кевин Бэрри" в День Святого Патрика, и не забыл рассказы о Пасхальном восстании и великом голоде. О том, как присланное королевой Викторией мясо валялось на улицах, ибо ирландцы решили: пусть лучше мясо сгниет, чем они примут помощь от англичан. Но сейчас, Господи Иисусе, уже шестидесятые годы двадцатого века! Кому какое дело до того, что происходит в Ирландии?
Отец Маккормак долил свой чай, вытер ладонью рот и продолжал:
– Я знаю о тебе все, Майкл Райан. Нет того, чего я не сумел бы выведать, если захочу. Единственное, о чем я прошу, – это о небольших пожертвованиях время от времени. Ты и представить себе не можешь, сколько у нас пожертвователей. Американцы постоянно собирают деньги в барах и церквях. Ирландия – страна бедная и нуждается в любой помощи.
– Допустим, я соглашусь давать вам, время от времени, немного денег, – рассмеялся Майкл, – а что получу взамен?
Священник достал из кармана платок, вытер лоб.
– Взамен я сообщу твоей матери то, что она хочет услышать. И она мне поверит. Я умею убеждать.
Майкл облизнул губы и покачал головой:
– А как же бедные сиротки и голодающие негры? – В голосе его звучала ирония.
– Можешь не сомневаться, кое-что и им перепадет, Господь их любит. Хотя, я полагаю, большинство черных – в Ноттинг-Хилле.
Майкл расхохотался:
– Тогда все в порядке, святой отец. Считайте, что вы меня купили. Но предупреждаю: отныне вы должны говорить обо мне маме только хорошее.
Отец Маккормак улыбнулся:
– Так и будет, Майкл, сынок! – Он тяжело вздохнул. – Мы живем в ужасном мире. Но с деньгами намного легче! Помню, когда в этой самой комнате ничего не было, кроме детей конечно. В них твоя мать, кажется, никогда не нуждалась. Ну ладно, мне пора. Рад был с тобой поболтать, Майкл. Так я жду тебя через несколько дней в приходской церкви. – Священник протянул руку. – Благословения я тебе не дам, да оно тебе и не нужно!
Майкл пожал ему руку:
– Я чувствую себя обманутым, святой отец. Северная Ирландия принадлежит ирландским католикам? Пожертвования в пользу ИРА?.. – Он улыбнулся: – Будь на вашем месте кто-нибудь другой, я вышвырнул бы его за дверь пинком под зад.
Лицо священника сделалось серьезным, и он выразительно посмотрел на Майкла.
– Не смейся над тем, чего не понимаешь. Твоя вера – самая могущественная в мире. Ты помнишь это: "Доминус иллуминатио меа, ет салус меа, квем тимебо?"?