Похоже, труба эта была такой ржавой, что, если как следует потянуть на себя, упершись ногами в стенку, можно и сломать ее. Но главарь похитителей, брюнет по кличке Король, объяснил вчера Ирине, что если она это сделает, они просто перекроют воду. А у нее под ногами будет болото, из-под ванны столько нечисти выплывет, вряд ли она будет довольна.
Ирина и не пыталась привыкнуть к своему новому положению. Эта ванная, наручники, бандиты за дверью, запертой на широкий засов, — все казалось нереальным.
Она так и не узнала, зачем ее похитили. Бандиты обращались с нею не грубо, изнасиловать не пытались, выводили в туалет, если она просила, кормили вареной колбасой и… ничего не объясняли.
Ирина посмотрела на свои часики: тринадцать двадцать, значит, уже более полусуток она в плену. Попыталась устроиться поудобнее на шаткой раскладушке, но стальная цепь и наручники не позволяли лечь, как хотелось. Из-за этих наручников она всю ночь не спала.
Поначалу ждала, что вот-вот выяснится, что это ошибка, и ее отпустят, готова была простить своим мучителям все, не говорить никому о том, что ее похитили, потом представляла, как ворвутся в грязную квартиру милиционеры, схватят бандитов, а ее отвезут домой, к Арику. Утром надеялась, что придет Степан Петрович, она извинится перед ним за Аристарха, и он поймет, простит и прикажет отвезти ее домой… А еще думала о том, как переживает сейчас Аристарх, обнаружив дома ее записку, и какой он дурак, если и вправду изменил ей с этой Шурой Ланкиной, и какая она дура, что связалась со Степаном Петровичем…
Теперь, когда уже и полдень миновал, она ни на что не надеялась, ни о чем не думала, просто лежала на раскладушке в неудобной позе и отрешенно смотрела в потолок. Ожидание худшего парализовало ее волю, но страха не было, только — полная безразличность.
Ирина услышала, как хлопнула входная дверь, потом заскрипел засов на двери ванной. Она повернула голову и увидела главаря бандитов.
— Ну как? — осведомился он. — Не обижают?
— Что вам от меня нужно? — хриплым голосом спросила она. Ночью долго плакала, теперь побаливало горло.
— Ничего.
— Тогда зачем вы меня привезли сюда? Если хотите получить выкуп, то знайте, денег у нас нет. И взять их негде.
— Я спросил, ребятки не обижают? Не пользуются твоим положением? Если что-то не так, скажи.
— Как они должны пользоваться моим положением? — не поняла Ирина.
— Как бабой! — рявкнул брюнет. — Раздвинуть ножки и попользоваться тем, что у тебя там есть. У тебя много чего есть… аппетитного. Но это не для них.
— Скотина… — прошептала Ирина. — Это что, Степан Петрович так приказал, да?
— Неважно, кто. Значит, все нормально.
— Ты считаешь это нормальным? Снимите с меня дурацкие наручники, я спать не могу в них.
— Днем спать вредно. А вечером… посмотрим на твое поведение. Можем связать руки-ноги и рот заткнуть, а можем и снять наручники. Все зависит от тебя, лапуля.
— А что будет дальше?
— Ничего. Какое-то время ты посидишь здесь, а потом побредешь к себе домой.
— Но тогда зачем?.. Какой в этом смысл? Я не верю тебе!
— Имеешь право не верить, — хмыкнул Король. — У нас теперь демократия, хочешь — верь в светлое будущее капитализма, хочешь — не верь.
— А где Степан Петрович? Почему он не придет, не расскажет мне, для чего я здесь мучаюсь?
— Это разве мучения? Ладно, попробую тебе объяснить. Ты тут ни при чем, а вот твой муж оказался нехорошим человеком. Изменял тебе с этой, как ее… Шурой. Вот мы и решили, пусть ему тоже будет хреново, надо же как-то воспитывать человека. Теперь он сидит дома, думает, что ты и вправду укатила на Канары, бьется головой о стенку и кричит: ай, какой же я дурак, никогда больше не сделаю так плохо!
— Он уже и так исстрадался, бедный, — тихо сказала Ирина, надеясь разжалобить бандита. — Он, наверное, седым стал от переживаний… — Она представила себе Аристарха, сидящего в опустевшей квартире и слезы покатились из глаз. Даже если он ушел той ночью к другой женщине, это она, она, Ирина, во всем виновата.
— Поседел, — неожиданно согласился бандит. И добавил. — От тяжелой ночной работы со своей Шурой. Теперь же можно пригласить ее к себе и на всю ночь и никого не опасаться.