Я вспомнил, что мною не допрошена гражданка Мамадышкина, подруга этой пропавшей…
В дверь постучали вежливо, но настойчиво. В таких случаях не отзываюсь: всё равно войдут.
И вошёл — испанец, высокий и статный. Куртка тёмной блестящей кожи и той же кожи широкополая шляпа. Из-под неё вырывался на спину пушистый веер чёрных волос. Высокие сапоги и мощные цокающие каблуки. Человек из вестерна.
— Терский, — как-то широковещательно представился он.
— Ага, — согласился я.
— Меня направила милиция.
— Садитесь, и ваш паспорт.
— Только что прилетел из Таиланда.
— Один? — перешёл я прямо к делу.
— A c кем было нужно?
— Ну, хотя бы с Мариной Лиановой.
Он улыбнулся вопросительно, а я молчал отрицательно. Его перемолчал я. Он вздохнул:
— Маринина мама рассказала… Но почему решили, что её дочь улетела со мной?
— Вы же дружили…
— Знаете, ехать в Таиланд со своей женщиной — то же самое, что идти в баню с ведром воды.
— Э, в смысле?…
— Сексуальность витает в воздухе. Крохотные миниатюрные тайки… Отдыхающие говорят так: здесь можно делать всё, что мама запрещала. Я видел отель, где все ходят голые и никаких мужей-жён: всё общее…
— Занимательный отель.
— По-моему, туда съезжаются не отдыхать, а трахаться. Про гибель Содома и Гоморры знаете? Я считаю, цунами, которое накрыло побережье, — это расплата за грехи…
Меня удивило, что он переживает за моральный облик Таиланда и ничего не спрашивает о пропавшей Марине. Тогда спросил я:
— Артур, а исчезновение подруги не трогает?
— Нет.
— Почему же?
— Ещё не встречался с Антониной Мамадышкиной. Она должна что-то знать.
— А почему не встречался?
— Её нет дома.
Я верил ему, потому что на открытом лице ни намёка на фальшь. Только удивляла его уверенность, что с Мариной ничего не случилось. Уповал на Антонину.
— Артур, когда Марину видел в последний раз?
— В аэропорту провожала меня.
— Переписывались, перезванивались?
— Я улетел на слишком малый срок.
В молодости над сочинением вопросов не задумывался: вылетали прямо-таки готовенькими. Сейчас замешкался. Надо спросить об их отношениях: слова о любви и дружбе не шли с языка, как молодёжью не жалуемые. Интим, бой-френд, сожительство…
— Вы с нею… того? — нашёл я выражение посовременнее.
— Нет, не трахались.
— Чего ж так?
— У меня к Марине серьёзное отношение. Хочется всё сделать не по-современному, а в классическом стиле. Благословление родителей, венчание, розы, первая брачная ночь…
— Неплохо, — одобрил я. — Расскажи о Марине.
— Вам для чего?
— Чтобы скорее её найти.
Он, видимо, не уловил связи её образа с розыском. Прямой связи и не было: мне захотелось побольше узнать о девушке, которая удостоена романтической любви.
— Ну, Марина любит читать…
— Дамские романы?
— Презирает их. От Марины пахнет цветущим тропическим лесом.
— Наверное, подаренными вами духами, — предположил я, не представляя запаха тропического леса.
— Никогда духи не дарю.
— Почему?
— Худой тон. Во Франции это считается намёком на интимные отношения.
— Не знал…
— Марина очень любит кошек.
А почему он не снял шляпу? Не лысый, не плешивый… Или у него парик? Я сижу лицом к двери и спиной к окну. Терский сидит спиной к двери и лицом к окну. Ага, его лицо отражается в стекле, и он любуется своим чётким испанским фейсом. В шляпе.
— Артур, у тебя есть версии её исчезновения?
— Никаких.
— Могла она увлечься парнем и последовать за ним?
— Нет, — рубанул он мгновенно.
— Потому что любит тебя?
— Не только.
— Тогда почему же?
Он, отвечавший без запинки, перестал любоваться собой в стекле и молчал. Разве я задал трудный вопрос? Ответил он вопросом тоже для меня трудным:
— Господин следователь, Марина не эротична.
— Это, значит, как?
— Вы не знаете, что такое эротика?
— Нет, — признался я, поскольку мне легче было понять, что такое любовь; но чтобы он не подумал обо мне уж совсем худо, добавил: — Наверное, эротика есть среднее меж любовью и порнухой.
Артур снисходительно улыбнулся тонкими сухими губами: