— Куда?
— Так говорят…
— Переведи.
— Двадцать пять лет, не замужем, чуть ли не красавица, её ученики побеждают на всех литературных конкурсах…
Тогда начинать надо с неё, с продвинутой. А где? В прокуратуру не вызовешь, да может и не пойти без повестки. Я вспомнил, что числюсь соискателем в педагогическом институте, хотя до сих пор ничего не соискал. Начал писать диссертацию на тему «Поведение школьников в экстремальной ситуации». Разумеется, не написал, заваленный этими самыми экстремальными ситуациями. Возможно, я до сих пор не отчислен.
В прокурорских материалах были все адреса и телефоны. Когда Палладьев ушёл, я стал названивать. В школе мне сообщили, что она больна. Но я-то знал характер её болезни и набрал домашний номер:
— Здравствуйте, Тамара Леонидовна. Ваш телефон мне дали в школе. Я пожилой юрист и пишу диссертацию приблизительно на такую общую тему: «Проблемы нравственности и морали в современной литературе»…
— Ошиблись, — перебила она.
— Вы не Тамара Леонидовна?
— В современной литературе нет ни нравственности, ни морали.
Нет, я не ошибся. Чтобы охаять всю современную литературу, надо быть сильно обиженным на общество.
— Тамара Леонидовна, вот об этом я и хотел поговорить.
— Когда?
— В любое время.
— Где? В школу я не пойду.
В школу не пойдёт, в прокуратуру тоже, ко мне на квартиру тем более… В библиотеку пригласить? Там не поговоришь. На площадь под часы?
— Приходите ко мне, — неожиданно предложила она.
3
Я не мог понять, что в её квартире мне кажется необычным. Обилие книг? Но она учитель литературы. Тетради и папки? Конспектирует, проверяет. С мебелишкой скудно? Просто завалена теми же книгами.
Меня хозяйка усадила в свободное кресло, похожее на распахнутый книжный том.
— Вы юрист? — спросила она, видимо, постеснявшись потребовать документ.
— Да, окончил юридический факультет, — вышел я из положения, не называя своей должности.
— Почему вас заинтересовала нравственность в современной литературе?
— Юриспруденция держится на нравственности.
— Я думала, на законах.
— Да, а законы опираются на нравственность.
По дороге сюда я сомневался: прилично ли идти к женщине, даже незнакомой, с пустыми руками? Не с тортом же? И купил розу, одну, небольшую и бутонистую, чтобы можно было спрятать. Теперь я, как фокусник, извлёк её из рукава и неумело протянул учительнице со словами:
— Меня звать Сергей Георгиевич. А вас я уже знаю, Тамара Леонидовна.
Ни цветок, ни моё представление, похоже, её не тронули. Лишь мимолётная улыбка, как бы случайно севшая на её лицо и тут же улетевшая. Розу она положила на колено.
И я подумал, что роза ей не идёт, поскольку учительница похожа на ромашку: пряди светлых волос с блеском мягкого серебра, жёлтенькая простенькая кофточка…
— Тамара Леонидовна, я обратился к вам ещё и потому, что ваша школа православная.
— Думаете, мы сильно отличаемся от других школ?
— В смысле морали…
— Передам вам беседу со школьником о религиозных праздниках. Спрашиваю, что такое Пасха? Отвечает: это когда едят красные яйца. А масленица? Это когда едят блины. Ну а пост? Это когда ничего не едят.
Я не столько вникал в её речь, сколько всматривался в эту женщину. Как теперь принято говорить — славянский тип. Покатые плечи, голубые глаза, ямочка на подбородке, лёгкая курносинка… Ну да, ромашка, но как бы сорванная.
— Тамара Леонидовна, меня интересует влияние современной литературы на школьников…
— Вы шутите? — спросила она удивлённо.
— В моё время, например, всем девочкам нравилась Наташа Ростова…
— Она же не прикольная.
— Вы так думаете?
— Ребята так говорят.
— Вы их переубеждаете?
— Нет.
— Почему же?
— Бесполезно.
Мне бы удивиться, но, похоже, удивилась она моей наивности. Может быть, и к лучшему — наивных любят учить. Мне же требовался свободный разговор, чтобы подобраться к главному.
— Бесполезно… учить?
— Нам бесполезно обсуждать такие темы.
— Но ради этого я и пришёл.
— Ради пользы учёбы? — Видимо, она усмехнулась, но не губами.
— Тамара Леонидовна, мне нужна, правда, — взял я быка за рога.
— Сергей Георгиевич, правду говорить боюсь.
Я улыбнулся, но тоже губами. Значит, правда была? И она догадалась, какую правду я имею в виду. Не об уроках же литературы она боится говорить?
— Боитесь… почему?
— Кому эта, правда, нужна…