— И сегодня приедет?
— Откуда мне знать…
— Я заночую у тебя, а?
— Да хоть живи. И раскладушка есть.
— Раскладушка не понадобится. Я у окна посижу.
18
После вскрытия школьницы Дора Мироновна первоначальный вывод подтвердила: девочка задушена, искусана человеком и зверски изнасилована. И вся работа переместилась на поле уголовного розыска, потому что для следственных действий мне нужен был физик, а его требовалось поймать.
Теперь уже в официальном порядке, в присутствие инспектора детской комнаты или родителей, я допрошу половину школы. Многие ребята видели, как Зуева сел в белый автомобиль, но не видели, кто сидел за рулём.
Кто мне сказал, что я не Шерлок Холмс? Они, холмсы, исчезли в позапрошлом веке, вытесненные кримтехникой, экспертами, обилием преступлений, неопытными следователями и отсутствием у них элементарной любознательности.
Чего же я со своим опытом и любознательностью дуюсь на дело физика, как мышь на крупу? Что меня не устраивает? Не знаю. Нет, знаю — меня пугает ясность дела, доходящего до примитивности. Осталось лишь поймать учителя. Но мой жизненный опыт давно вывел мудрый закон: очень плохо, когда всё слишком хорошо.
Вошедший Леденцов пожал мне руку с вопросом:
— Что смурнеешь?
— Думаю об этом деле…
— Сергей, может, Дора Мироновна права: преступник — вампир?
— Особый вампир.
— Что за особый?
— Он кровь не пьёт. Боря, это сексуальный вампир. Насильник жертву бьёт и кусает, чтобы появилась кровь. Только в этом случае он испытывает сексуальное наслаждение.
— Ну и урод…
— Кровь жертвы обостряет его чувства. Поразмыслив недоверчиво, майор спросил:
— И ты вёл такие дела?
— Одно хорошо запомнил. Некоторые потерпевшие вампира защищали. Думаешь, почему?
— Всё потому. Не идут в понятые, не являются по повесткам, дают ложные показания…
— Тут, Боря, другое. Укус насильника женщины принимали за страсть и любовь.
— Ну и дуры, — удивился майор.
Что делать в свободную минуту двум мужикам, которые не курят и пиво в рабочее время не употребляют? Пить кофе. Из шкафа я достал причиндалы: не очень чистые чашки и не очень хороший порошковый кофе. Да ведь он нам, в сущности, не для питья, а для беседы.
— Боря, у сексуальных маньяков дури больше, чем записей в вашем журнале происшествий.
— Чего там… Изобьют да изнасилуют.
— Не скажи, один тип мог получить сексуальное удовольствие только на кладбище, туда женщин и водил.
— Чего ж они шли?
— Другой мог изнасиловать, только когда женщина казалась безжизненной. Набрасывал ей петлю на шею и велел закрывать глаза…
— Идиот.
— Ещё секс-экстрим. Убив женщину, ложился рядом с трупом, получая от этого сексуальное удовольствие.
— Сергей, дай спокойно допить.
Я понимал реакцию майора: он с изнасилованиями сталкивался редко, потому что эти дела были подследственные прокуратуре. Его светло-рыжие усики потемнели. Неужели от злости? От кофе, намокли.
— Боря, допустим, все эти сексуальные загибы объяснит психиатрия. Я не понимаю другого… Насильник убивает жертву. Почему у него после близости с женщиной не возникает к ней хоть какое-то чувство?
— Ты имеешь в виду людей, а они…
Разговор о насильниках майору не нравился. Я сделал ему вторую чашку: по-моему, порошковый кофе производят в одном месте, по одному рецепту, а фасуют в различную тару под разными названиями. Видимо Леденцову захотелось сменить тему:
— Тамару Леонидовну, учительницу, видел. Шла из школы.
— Как она?
— Мне едва кивнула. Бледная, на шее марлевая нахлобучка…
— Ещё не сняла? Ещё не сняла… Мне показалось, что я коснулся оголённого провода. Видимо, я вздрогнул и расплескал чашку. Майор спросил:
— Что с тобой? Разве мысль имеет какой-то заряд? Нет. Заряд имеет догадка: чем она неожиданнее, тем сильнее дёрнет. Я отринул кофе и вскочил.
— Да что с тобой? — заволновался майор, инстинктивно коснувшись рукой того места, где под курткой висел пистолет.
Но я уже бежал. Майору ничего не оставалось, как пристроиться рядом.
— Боря, ты на машине?
— Само собой.
— Понимаешь, ведь у неё нет кошки.
— Значит, мы несёмся ловить для неё кошку? Я не ответил и велел ехать к больнице, точнее, в травмпункт. Там нас знали хорошо, потому что простреленные-порезанные в конечном счёте попадали к нам. Их, простреленных-порезанных, был полон коридор. Женщина-врач вышла к нам и отвела в тихую комнату: