Я пошутил:
— Правильно, ребята, опечатайте нас на пару месяцев, мы, глядишь, отдохнем, даже съездим куда-нибудь — не на Канары, так в лес за грибами.
Но ректору было не до шуток
— Как опечатать? Нам же работать надо! И вот распоряжение Президента страны.
Но президент, побывавший «форосским узником» и проявивший свою беспомощность, слабость, уже никого не интересовал. Путч, организованный набранными им кадрами, провалился, но состоялся уже, по сути, другой, ельцинский переворот. Когда с двумя документами — распоряжением Президента страны и префекта Центрального округа Москвы представители института и защитников Белого дома поехали в Мэрию, там дали ход решению новых хозяев жизни. Институт опечатали. В моем кабинете оказались запертыми, «арестованными» даже мой плащ и мой портфель. Как, впрочем, и имущество других профессоров и работников института в их кабинетах.
Двери института и в самом деле открылись перед нами, примерно, месяца через два. Нас пригласили, уж и не помню кто, чтобы предъявить новую бумагу — распоряжение Ельцина о передаче имущества института фонду Горбачева, который заново спешно создавался, а образованный нами ранее фонд был просто проигнорирован. Получилось как-то так, что мы, сотрудники института, перешли Горбачеву вместе с имуществом или в качестве такового — не помню уже, как это все оформлялось. Ну, чего удивительного: у нас и теперь персонал любого учреждения, предприятия переходит новому собственнику вместе с материальным капиталом, также порой и жители вместе с проданным домом. Новые крепостные, я бы сказал. Только одних потом выселяют, а другие остаются. Так же, примерно, было и с нами.
В Фонде образовались две группы: советники — это люди, пришедшие вместе с бывшим президентом из его администрации, в частности помощники, такие, как Загладин, Черняев, секретарь ЦК КПСС Медведев, и эксперты — это бывшие сотрудники института.
Первое близкое знакомство с Горбачевым состоялось во время международной конференции. Во время перерыва он стоял с группой участников, а я в сторонке, у стенки. Стоял и рассматривал человека, который еще был для меня загадкой. Он, видимо, заметил это разглядывание с пристрастием, и когда прозвенел звонок, приглашающий в зал, вдруг как-то резко раздвинул собеседников и шагнул прямо ко мне. Подошел и поздоровался за руку. Просто пожал руку, ничего не сказав, но удивив меня, конечно. Когда я сел на свое место в зале рядом с Сашей Галкиным, он, сидя на председательском месте, показал Саше жестом: мол, подойди. Саша подошел, через минуту вернулся на место и сказал мне:
— Михаил Сергеевич спросил: это Волков или Бутенко?
Просто нас двоих из числа экспертов он не знал. И теперь вот приветливо, впрочем, скорее по деловому, кивнул мне, мол, теперь знаю, кто ты такой.
Потом было широкое обсуждение результатов всероссийского референдума о доверии президенту Ельцину и его экономической политике, хорошо запомнившегося россиянам благодаря четырем коротким словам: «Да — Да — Нет — Да». На это обсуждение были приглашены не только сотрудники Фонда, но и ученые, политологи из других учреждений. Горбачев выступил со вступительным словом. Я не помню уже сейчас всех тех выступлений и постараюсь передать только их общий смысл. Михаил Сергеевич задал главное направление дискуссии, заявив, что не было никакой победы Ельцина, все результаты сфальсифицированы. И подхалимы, которых тут было немало, сразу же бросились доказывать это, ссылаясь на разную цифирь, какие-то сравнительные таблицы, на данные по разным регионам. Да, было у нас и такое внутреннее деление — не только на советников и экспертов, но еще и на откровенных подхалимов и самостоятельно мысливших людей, которые аккуратно, но отстаивали свою точку зрения и перед Горбачевым. Некоторые зарабатывали у него авторитет и тем, что крутились вокруг Раисы Максимовны, угождая ей при всяком удобном случае, а она в Фонде бывала довольно часто. Как, кстати, и дочь его Ирина.
Но прозвучали, хотя и не сразу, другие выступления. Запомнилось, что первым убедительным опровержением вступительного слова Михаила Сергеевича стало выступление Георгия Сатарова, оперировавшего своими данными. Дошла очередь и до меня (выступали, как бы идя по кругу). Я начал говорить, что думал. Примерно, то, что если мы хотим обмануть себя, а не выяснить истину, то согласимся, что все дело в фальсификации. Если же хотим понять, что произошло, а главное — почему, то должны признать, что Ельцин победил. На него работало понимание многими людьми того факта, что плановая экономика советского типа зашла в тупик, что рынок — реальная и насущная потребность страны, что промедление с реакцией на эту потребность, затягивание перехода к рынку тормозит ее развитие. Тогда мы еще не представляли, каким уродливым может быть наш российский рынок, сколько глупостей будет наделано на пути к нему, но я и теперь убежден, что в принципе говорил тогда правильно.