Благодаря поддержке Зародова мы иногда все же влезали в чужую епархию, то есть прямо выступали по сложным вопросам теории.
Одной из первых статей Лисичкина в «Правде» была статья о нэпе, которую он написал еще для «Известий» и которая была там забракована. В ней доказывалось, что нэп — не просто новый порядок взаимоотношений между городом и деревней или «уступка» мелкому частному предпринимательству. Суть нэпа автору виделась в том, что товарно-денежные отношения признавались в системе тех экономических отношений, которые базируются в основном на общественной собственности. Тогда эта мысль была смелой до невозможности, постановка вопроса — вызывающей. И это был шаг в развитии экономической мысли в реалистичном направлении.
Эту тему мы стремились развить в другой статье, а именно — предприняли попытку возврата к идеям экономистов 20-х — 30-х годов и их реабилитации. Наши друзья из молодых экономистов работали над этой проблемой.
Наташа Наставина и организовала статью «Белые пятна» на карте экономической науки», подписанную известными именами — В. Новожилов, Л. Леонтьев, А. Бирман. Статья была подготовлена и даже набрана.
Что нас привлекало в том прошлом? «Многие советские экономисты в 20-е — 30-е годы, — говорилось в статье, — правомерно отвергали тезис о несовместимости задачи построения социализма с сохранением товарного производства и его категорий». Тогда для нас было важно именно это: доказательство, что рынок возможен и должен существовать «при социализме», то есть в современной нам реальности. Если даже и появлялась мысль, что социалистическая система в том виде, как она сложилась в нашей стране, неэффективна, нежизненна, то мы должны были гнать ее от себя, когда готовили публикации для «Правды». Как говорил уже, чаще писали не о рынке, а о «товарно-денежных отношениях», но и при этом нас критиковали за то, что не подчеркиваем их специфический характер в условиях социализма. Помню, даже в передовой о мелиорации, которую мы написали с Лисичкиным и которую Зимянин послал на просмотр в Политбюро, Суслов своей рукой повсюду, где упоминалось о товарных отношениях, вставил: «социалистические». Смешно, кстати, было наблюдать, как главный редактор «Правды» самолично принимал по телефону правку «членов» в той передовой.
Кстати уж, об уровне экономической грамотности, уровне мышления тех самых «членов» и секретарей ЦК. Однажды я по какому-то поводу был приглашен Федором Давыдовичем Кулаковым, в то время секретарем по сельскому хозяйству. Беседа вышла за рамки частной проблемы, и Кулаков решил вдруг со мной посоветоваться: как бы найти возможность сравнивать хозяйства разного профиля производства: например, зерновое и животноводческое. Мы думаем, сказал он, что полученный продукт во всех случаях можно свести к универсальным единицам, а именно — пересчитать в «мясоединицы». Учитывая, например, сколько зерна уходит на килограмм мяса при откорме, можно определить, какое количество «мясоединиц» получено с гектара в зерновом совхозе. Как вы оценили бы такую систему? — поинтересовался секретарь.
Я сказал, что, еще работая на Алтае, задумался над той же проблемой и даже написал в «Известиях» статью, в которой сравнивал два хозяйства по производству больших калорий в расчете на гектар пашни, переведя в них всю продукцию. Но тогда, когда занялся экономикой основательнее, с удивлением осознал, что изобретаю велосипед. Человечество уже давно «изобрело» всеобщий эквивалент — деньги. Ничего лучшего не придумано.
— Что вы! — замахал руками Федор Давыдович. — Как можно при наших ценах что-то сравнивать в деньгах, ведь на Ставрополье, например, рентабельность молока на нуле и ниже, а подсолнечника — семьсот процентов.
— Не значит ли это, что нужно совершенствовать то, что уродливо, то есть цены, а не уродовать все остальное?
— Ну, это вы далеко заходите…
Реабилитация экономистов-рыночников 20-х — 30-х годов, как нам представлялось, очень много бы дала и науке и практике.
«История развития советской экономической мысли 20 — 30-х годов, — писали авторы статьи, — не изучается с тем вниманием, которого она заслуживает. Более того, до сих пор не преодолено пренебрежительное, специфически «проработочное» (то есть критическое, даже разоблачительное — А.В.) отношение к трудам этого периода. В результате многие экономисты воспринимают как откровение идеи, высказанные три-четыре десятилетия назад отечественными учеными, или вынуждены пользоваться информацией об этом периоде из «вторых рук».