Для академика Сахарова перепечатка рукописи даже в 800 страниц не была проблемой. По его просьбе в машинописном бюро секретного объекта (фактически тогда города с 60 тысячами жителей, известного лишь немногим как Арзамас-16, в котором производились и атомные и водородные бомбы, и боеголовки к межконтинентальным баллистическим ракетам) могли быстро перепечатать и более объемный труд. Однако ни Сахаров, ни Рой не знали тогда о строгих правилах для машинисток в секретных учреждениях. Они обязаны всегда печатать на одну копию больше, чем их попросили те или иные сотрудники. Эта «лишняя» копия уходила в спецотдел секретного объекта. Так что Сахаров получил из машбюро четыре экземпляра рукописи Роя, а пятый пошел в КГБ. Такая практика была мне известна давно из объяснений В. М. Клечковского, руководителя секретной лаборатории биофизики в ТСХА. Он все свои работы на внеплановые темы перепечатывал сам.
Сахаров узнал об этом правиле лишь в 1968 году, когда перепечатывал собственную работу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Недели через две после перепечатки, вспоминает Сахаров, научного руководителя Арзамаса-16 академика Ю. Б. Харитона вызвали к председателю КГБ Ю. Андропову. Андропов открыл сейф и показал Харитону рукопись Сахарова, которая, по словам Андропова, уже распространялась в Москве. Андропов попросил Харитона поговорить с Сахаровым и обеспечить изъятие рукописи из распространения.
Рукопись Роя Медведева в 1966 году поступала в КГБ, по-видимому, тем же путем, но по частям, она была почти в десять раз больше «Размышлений». И тоже, наверное, шла к председателю КГБ, тогда это был В. Семичастный.
Глава 8
Генетика и радиобиология
К началу 1966 года определились основные научные направления экспериментальных и теоретических исследований нашего отдела в институте. Владимир Корогодин, открывший ранее явление пострадиационного восстановления клеток, начал изучать зависимость этого восстановления от плоидности дрожжевых клеток. Двойной (диплоидный) набор хромосом значительно увеличивал устойчивость этих клеток к облучению по сравнению с гаплоидными. Тетраплоидность (клетки с четырьмя наборами хромосом) повышала резистентность клеток к облучению еще больше. Это открытие противоречило признанной в радиобиологии теории, согласно которой главной мишенью облучения являлось клеточное ядро. Крупные клеточные ядра обычно повреждаются облучением сильнее, чем мелкие, так как являются более легкой мишенью для альфа-, бета– или гамма-частиц облучения. Возникла новая теория радиочувствительности клеток и тканей, которая обращала внимание не столько на размеры ядра или хромосом, сколько на роль повторяемости важных генов в обеспечении устойчивости клеток к повреждениям. Мишенью для облучения было не клеточное ядро, а каждый отдельный ген.
Я быстро оценил значение этого открытия и для геронтологии, предположив, что повторяемость одних и тех же генов и в форме лишних наборов хромосом (диплоидность, триплоидность, тетраплоидность), и в составе ДНК (амплификация) может увеличивать и потенциальную продолжительность жизни клеток и тканей. Экспериментально это можно было показать, например, при исследовании печени молодых и старых мышей. Старение печени сопровождается уменьшением количества, но увеличением плоидности ее клеток и одновременным увеличением их устойчивости к облучению. Полиплоидные клетки могли накапливать больше молекулярных изменений, не теряя при этом способности выполнять, хотя и более замедленно, свои функции. У них был больший резерв важных для жизни генов. Стали намечаться контуры молекулярно-генетической теории старения.
Тимофеев-Ресовский начал готовить книгу по генетическим основам эволюционного процесса, которая объединяла его прежние исследования по популяционной генетике и биоценозам.
В конце 1965 года я тоже приступил к работе над новой книгой, которую озаглавил «Молекулярно-генетические механизмы развития». За ней в перспективе должна была последовать и книга по старению. На 1966 год мы планировали начать исследование возрастных изменений спектра белков клеточных ядер (гистонов) у двух линий мышей, короткоживущей и долгоживущей, в результате старения и под действием облучения. В геронтологии такие планы составляются обычно на много лет.
Кимберовская премия
В конце декабря 1965 года Тимофеев-Ресовский получил из США заказное письмо с обратным адресом Национальной академии наук в Вашингтоне. Когда письмо принесли из администрации института, Николай Владимирович был в кратковременном отъезде, а Елена Александровна и мы с Корогодиным сидели в его кабинете, обсуждая текущие дела. Кризис с увольнением Николая Владимировича на пенсию только что миновал. Елена Александровна была уже уволена, но продолжала работать на добровольных началах. Она все письма читала вслух, а ответ нередко составлялся коллективно всеми, кто находился в кабинете. Обычно Николай Владимирович соглашался с содержанием и подписывал его. Сам писать он не мог из-за плохого зрения. То письмо из США оказалось необычным. Секретарь по международному сотрудничеству Национальной академии США Гаррисон Браун (Harrison Brown) сообщал, что Совет академии принял решение о присуждении Н. В. Тимофееву-Ресовскому Международной Кимберовской премии «За выдающийся вклад в генетику», а именно за его достижения в изучении мутаций. «Премия, – сообщал Браун, – состоит из золотой медали и денежной награды в сумме 2000 долларов. И медаль, и денежная премия по традиции вручаются ежегодно на специальном премиальном заседании Национальной академии ее президентом». Президент Национальной академии США профессор Фредерик Зейц (Frederick Seitz), по словам Брауна, уже обратился с письмом к президенту АН СССР М. В. Келдышу и просил его передать Тимофееву-Ресовскому официальное приглашение приехать в Вашингтон 25–28 апреля 1966 года для участия в ежегодной конференции и получения Кимберовской премии. Все расходы по этой поездке в США Национальная академия брала на себя.