Но при всей широте интересов и кругозора Комфорт почти совсем не знал СССР, куда приехал первый раз. Киев произвел на него большое впечатление. Красивый, хорошо спланированный город с прекрасным метрополитеном. Современные здания и старинные соборы, удобный транспорт, обеспеченное население, отсутствие трущоб, множество парков и бульваров, величественный Днепр. Ему хотелось посмотреть в Киеве и квартал «красных фонарей», обязательную часть любой западноевропейской столицы, и он был удивлен отсутствием здесь этого привычного признака «свободного мира».
В беседах мы затрагивали и политические темы, в частности цензуру и контроль переписки. В Лондон Комфорт увез по моей просьбе «Письмо Солженицына IV Всесоюзному Съезду Советских Писателей». Я получил его по почте 15 мая, за три дня до открытия съезда писателей. Солженицын отправил до начала этого форума делегатам и друзьям 250 копий, каждую с собственноручной подписью и обратным рязанским адресом. Текст письма при его составлении в начале мая он обсуждал с Тимофеевым-Ресовским. В это время Солженицын жил в «Борзовке», возле Обнинска, интенсивно писал (как сейчас известно, заканчивая) «Архипелаг» и часто приезжал к Тимофееву-Ресовскому записывать его образные рассказы об аресте, допросах, следствии, Карлаге, этапах и пересылках. Многие из этих рассказов вошли в «Архипелаг», я их впоследствии узнавал даже по стилю. Солженицын записывал их без магнитофона, по памяти, и в них, особенно в биографии Николая Владимировича, есть неточности. Но о том, что Солженицын писал тогда эпопею ГУЛАГа, ни Тимофеев-Ресовский, ни я ничего не знали. Это был большой секрет автора. Столь широкая рассылка Солженицыным письма съезду означала фактическую передачу его в самиздат и в тамиздат. Не будучи приглашенным на съезд, он этого и хотел. Когда Комфорт спросил, кому передать письмо Солженицына в Лондоне (я отправлял оригинал с подписью), я ответил: «В Бушхауз». В здании с таким названием (Bush House) размещалась русская служба Би-би-си.
Начало правозащитного движения
Реальное правозащитное движение в СССР началось в результате судебного процесса над писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем, который был формально открытым и продолжался с осени 1965 до февраля 1966 года. Этих авторов литературных произведений, иногда сатирических, обвиняли по статье 70 УК РСФСР, предусматривавшей лишение свободы до семи лет «за антисоветскую агитацию и пропаганду, проводимую в целях подрыва или ослабления советской власти». Литературные произведения, опубликованные во Франции, под эту статью явно не подходили, и сам по себе суд в значительно большей степени мог служить и служил антисоветской пропагандой. Синявского приговорили к пяти, Даниэля к семи годам лишения свободы. В движение за освобождение писателей включились сотни людей. Но власти решили не сдаваться. Поскольку ни литературу, ни публицистику нельзя было считать антисоветской пропагандой и агитацией, в конце 1966 года был принят дополнительный закон (Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 сентября 1966 г.) 190.1, рассматривавший как преступление «систематическое распространение заведомо ложных клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Сроки по этой статье, до трех лет, были немного скромнее. Именно по этой статье предполагалось преследовать авторов и распространителей самиздата и тамиздата, и нам с Роем необходимо было теперь это учитывать.
Лично я примерно в тот период решил сосредоточиться, в дополнение к научным исследованиям, на работе по защите прав ученых. Советская практика резко ограничивала возможность сотрудничества советских ученых, даже в полностью открытых областях, со своими коллегами в других странах. Существовало множество ограничений на переписку, обмен литературой, участие в международных конференциях и симпозиумах. Все еще доминировало представление, что большинство научных дисциплин можно разделить на «материалистические» и «идеалистические». Ученые не могли подписываться на иностранные журналы, а лишь на их копии, которые изготовлялись и подвергались цензуре во Всесоюзном институте научной и технической информации. При этом некоторые статьи оригинальных изданий в копии не включали и их заголовки удаляли из содержания. Публикация тех или иных результатов исследований в иностранных журналах соответствующего профиля была почти нереальна для тех советских ученых, которые хотели следовать всем действующим правилам. Публикации же в советских журналах не имели мировой научной аудитории. Существование научных журналов на украинском, армянском или грузинском языках было вообще напрасной тратой средств в угоду национальному престижу. (Кстати, научных академических журналов нет ни на голландском, ни на греческом, ни на каких других языках небольших наций, есть лишь научно-популярные.)