Солженицын, однако, просил меня приехать к нему на дачку совсем по другому поводу. В семье его рязанских друзей, учителей той средней школы, в которой он учительствовал до 1962 года, дочь Алла, десяти или одиннадцати лет, заболела острым лейкозом, раком костного мозга. Врачи считали летальный исход неизбежным. Мать девочки делала все возможное, чтобы узнать о новых средствах лечения, читала научную литературу и доставала для лечащих врачей разные новые зарубежные лекарства. Но болезнь прогрессировала. В 1968 году в еженедельнике «За рубежом» появилась перепечатка статьи из какой-то американской газеты о том, что в США открыто принципиально новое средство для лечения лейкоза – фермент аминокислотного обмена аспарагиназа, выделяемый некоторыми бактериями. Систематическое введение в кровь аспарагиназы избирательно уничтожало только лейкозные клетки. Но аспарагиназа являлась экспериментальным препаратом, не поступившим еще в медицинскую практику. Проводились, однако, достаточно широкие клинические испытания с предварительными положительными результатами.
Солженицын знал от Тимофеева-Ресовского, что я в 1967 году смог «разморозить» некоторые зарубежные гонорары В. Д. Дудинцева. За издание за рубежом повести «Один день Ивана Денисовича» Солженицыну много раз обещали гонорары, но никто их так и не присылал. Теперь Александр Исаевич попросил меня узнать о возможности покупки в США аспарагиназы, за которую он готов заплатить из своего американского гонорара. В США «Один день» издавался в 1963 году двумя разными издательствами и имел большой успех.
Выполнить просьбу Солженицына, причем крайне срочно, – острый лейкоз развивается очень быстро, – было чрезвычайно сложно. Но меня привлекала не только возможность спасти девочку и легализовать гонорар для Солженицына, но и сама научная проблема лечения лейкемии. Эта болезнь является профессиональной для людей, имеющих дело с радиацией, и ее лечение было одной из важных тем в работе клинического сектора нашего института. Именно в это время в институте обсуждался вопрос о создании особого депозитария образцов здорового костного мозга, взятых у работников обнинских институтов, образцы предполагалось сохранять при температуре жидкого азота. В результате облучения именно костный мозг, прежде всего стволовые клетки для образования лимфоцитов, является критическим органом. Гибель этих клеток или их перерождение в раковые приводит к смерти от острой лучевой болезни. Пересаженный здоровый костный мозг от донора не приживается. Но собственный костный мозг из депозитария, клетки которого быстро размножаются, регенерируя всю ткань, мог спасти переоблученных людей. Такая возможность была доказана в опытах на животных.
В Центральной медицинской библиотеке в Москве я в ближайшие два-три дня получил, просматривая журналы по онкологии, необходимые сведения. Публикаций о применении аспарагиназы для лечения лейкемии было уже много, но производила этот лечебный препарат лишь одна фармацевтическая компания и продавала его только научным институтам и клиникам. Для меня это не было проблемой, так как я мог заказать препарат для клиники нашего института. Но цена могла оказаться очень высокой. Списавшись с коллегами из Национального института рака в Вашингтоне, я узнал, что аспарагиназу можно купить по цене от 20 до 75 долларов за 1000 международных единиц активности. На курс лечения внутривенными вливаниями длительностью до четырех недель требовалось от 150 до 200 тысяч международных единиц, что стоило бы несколько тысяч долларов. Однако и законный гонорар от бестселлера мог доходить в то время до 100 или даже до 200 тысяч долларов. Так что деньги были бы не проблема, если заставить издателей реально выплачивать гонорар, даже в том случае, когда его обещали при издании. Официально подписанных договоров не было. Директор лаборатории, производящей аспарагиназу, прислал мне прейскурант на разные партии и был готов срочно выслать посылку при условии гарантий оплаты от издательства. Переписка велась с двумя издательствами, оба находились в Нью-Йорке. Но мне отвечали только секретарши, сообщая, что их шефы обещают рассмотреть эту проблему. В течение трех месяцев я так и не получил положительных ответов. Дело затягивалось, и Солженицын уже выражал недовольство, что втянулся в это дело, обнадежив родителей девочки, состояние которой продолжало ухудшаться. В декабре Алла снова оказалась в больнице с очередным обострением. По рекомендации доктора Брума (J. D. Broome), открывшего антилейкозное действие аспарагиназы, я обратился с письмом к доктору Арнольду Д. Уелчу (Arnold D. Welch), директору института медицинских исследований в городе Нью-Браусвик (штат Нью-Джерси), где по заказу Национального института рака производили аспарагиназу не для коммерческих целей, а для клинических испытаний, в которых участвовали несколько клиник и сотни, а может быть, и тысячи больных лейкемией. Для одобрения нового препарата в практику необходимы обширные клинические испытания, которые могут продолжаться несколько лет. В конечном итоге в начале января 1969 года срочная посылка с 150 000 единиц аспарагиназы в нескольких десятках ампул была выслана в наш институт рейсовым самолетом. Рязанскую девочку Аллу включили в программу клинических испытаний, поэтому препарат выслали бесплатно. В посылке была подробная инструкция по применению. Врачи в Рязани должны были представить отчет о результатах лечения. Я передал посылку Солженицыну, мы встретились с ним в редакции «Нового мира». В связи с уникальностью случая Аллу перевезли из Рязани в Институт рака в Москве, где лечение проводил врач А. И. Воробьев. Это был первый случай применения в СССР аспарагиназы против лейкемии. В результате лечение привело к ремиссии, но не к полному выздоровлению. После двух ремиссий Алла умерла в 1970 году. Клинические испытания в США также не сделали этот препарат радикальным средством от лейкемии. Надежного лекарства от этой болезни нет и до сих пор. Перспективными остаются лишь пересадка костного мозга от близких родственников и применение стволовых эмбриональных клеток.