– Она работала? – уточнил я. Женька пожал плечами.
– Да, как сказать…. В типографии дизайнером устроилась – обложки делала, макеты, еще что-то. Ей нравилось, говорила, чем дома сидеть, лучше полезным заниматься. А что слезы получает, так я на что? Сейчас в гору пошел, вон сколько заказов от города.
Он недавно стал начальником проектного бюро крупного предприятия, занимавшегося ландшафтным дизайном и сферой развлечений. Все: от оформления парков до качелей-каруселей в нем. Как только подсуетился, непонятно. Но вот тот чинуш с фотографии на столе мне старого мэра напоминал. Неужели он?
Поколебавшись, стал спрашивать о Лиде. В типографии работала недавно, около двух лет, до этого пытала себя разными увлечениями, пока не надоело. Наверное, сперва ей нравилось дома сидеть, а потом дети пошли, не до приключений. Вплоть до типографии все время дома и все больше одна. Знакомых почти не осталось, те же, что были – все больше от супруга, но к ним Лиду Женька не пускал. Кобели одни, как сам емко выразился.
– А этот Харитон, как, кстати, его фамилия?
– Это фамилия. Имя Игорь. Разведен, голь перекатная, весь в долгах, за квартиру не платит, алименты через суд взыскивали – кой черт он вообще кому-то сдался.
– Это ты откуда узнал?
– Следователь рассказывал. И что, я должен верить, что Лидка, – он ее именно так называл, имя постоянно заставляло неприятно ежиться, – что моя так заблажила, что к этому уродцу ушла? Да не смеши, Антонов.
Женька вдруг стал обращаться прямо к следователю, видимо, вдруг приняв его за меня. Я понял, что пора сворачиваться. Тем более, фамилия знакомая, в прокуратуре только один такой. Завтра расспрошу подробности. Да и Женька все подписал, теперь я официально представитель его интересов. Он прав, последнее время мне не слишком удавалась эта роль. Выучился я на следователя, но особо далеко не продвинулся, да и с деньгами негусто выходило, после переквалифицировался в адвокаты, благо, место хлебное, платят посуточно, да еще и за каждое дело, а их у государственного защитника всегда в избытке. Выходило вполне прилично, вне зависимости от того, сколько дел выиграл, сколько проиграл. Вот в адвокаты и перлись все, кому не лень. Менты, следователи, прокуроры, юристы, судьи, все подряд. Такая синекура перед пенсией. Можно изображать активность, ворошить бумаги, прекрасно понимая, что от тебя ничего не зависит.
А последнее время, лет десять, точно, до меня и самого стало доходить, насколько я похож на мебель. Прежде работал лицом, пламенел речами, выделывался перед судьей. После нового корпуса постановлений, наконец, стух окончательно, пустив все на самотек. Десять процентов выигранных дел, это как у всех по стране, клиническая картина. Суд всегда берет сторону прокурора. Можно сколько угодно биться об лед.
Странно только, что пошел в частники, прекрасно зная сам процесс. Неужто думал, будто за деньги действительно можно что-то изменить? Вряд ли. Что же тогда?
До сих пор не ответил на собственный импульс.
Я склонился к Коробанову, вид у него стал немного блажной, видимо, как и я, не любил много пить, но иногда требовалось всадить в себя побольше. Хотя по Женьке не скажешь, что он сильно горюет, вот только третьего дня как его супругу нашли в объятиях мертвого любовника, а он…
Или мне так кажется? За двадцать лет можно не просто привыкнуть, но и напрочь забыть о прежних чувствах. Если не сменить на противоположные. У меня это выходило куда быстрее, я дважды портил паспорт никчемными записям из загса. Разводился еще скорее. А спроси, зачем вообще шел? – не отвечу. Как по присказке, чтоб стакан воды было, кому поднести.
– Если не против, я гляну на Лидины вещи.
Коробанов кивнул. Помолчав, прибавил:
– Если что надо, спрашивай. Портвейн включен в стоимость.
Не понял, к чему он это сказал. Но руки вздрогнули, когда открыл шкаф, стал смотреть сумочку. Едва не уронил на пол. Понятия не имел, что собирался найти, просто прикасался к жизни, которую не смог разделить.
Когда я прибежал к ней, подняв с постели, с рассказом о своем сне, все казалось иначе. Наше будущее, планы, мечты, устремления. Все казалось возможным. Пусть моя ненаглядная сумасбродка ничего не планировала больше, чем на несколько часов вперед, для всего остального был я, напоминавший о планах, встречах, звонках. Конечно, Лида была против, когда я отправился в школу милиции, для чего это мне жизнь портить, так она говорила. Я понимал, но пытался объяснить. Нет про войну она поняла, но на мои последующие планы в роли следователя смотрела с опаской. Я уже тогда, уйдя с последнего курса и примерив на себе погоны, вдруг решительно переменил намерения, все прежнее казалось несбыточным и несуразным, мне казалось, я рассуждал и правильно и, как бы поточнее выразиться, как состоявшийся мужчина, наверное. В двадцать-то лет, не имея никакого опыта, смешно, конечно. Но тогда казалось, именно так должен поступать.