Не глядя на спасителя, я неловко перелез через подоконник и спрыгнул. Нога отозвалась резкой болью, я стиснул зубы, но побежал, сам не зная, зачем, все быстрее и быстрее. Будто в эти минуты мог скрыться от самого себя.
Странная смерть Виталины Чернецкой
В Спасопрокопьевск я вернулся через восемь лет после спешного отъезда, почти день в день. Восьмого отбыл, шестого прибыл. Вроде по делам, но вот уже сутки прошли с момента заселения, а я все никак не мог заставить себя заняться ими. Придумывал тысячу мелочей, чтобы оставаться в номере, но не выдержал, желание побыть там и навестить тех оказалось сильнее. Да и ночью мне снилась она, единственная, в итоге, гостиничная постель показалась прокрустовым ложем. После обеда – по времени, но не по желанию, – я отправился,… наверное, навестить память о ней, жившей некогда на Осенней улице в доме номер шестнадцать.
А там будто ничего и не поменялось. Вот только людей подле него оказалось изрядно, как в те дни, когда Вита покинула наш мир. Тогда возле дверей небольшого строения на выселках тоже собирались и зеваки, и журналисты, и какие-то службисты в штатском, настолько заметные среди горожан, что я, пытаясь сглотнуть комок, подступавший к горлу, удивлялся, чего они явились без формы, все одно погоны видны даже сквозь свитера и куртки.
И сейчас без них не обошлось, правда, нынче у дома дежурил один патрульный, не скрывавший сержантских звездочек. Я поежился, но подошел поближе. Виталина, Вита, Виточка, что же ты так…
Всего лишь дворовая распродажа, такие случаются довольно часто в подобных местах, в подобное время – последняя суббота августа, всего ничего до конца сезона отпусков, начала учебной поры. Потолкавшись немного, я продвинулся поближе ко входу в гараж, внутри коего находились продаваемые вещи, в основном, мебель и посуда, от которых владельцы решили избавиться, посчитав срок в восемь лет достаточным для окончания даже формального траура.
Всем верховодил ее брат, Станислав, впрочем, как и всегда; мать Виты сидела на лавочке возле дома с отрешенным видом, ни на кого не глядя. Вот и на меня, подошедшего почти вплотную, не обратила внимания. Прежде, помнится, постоянно делала замечания, поминая меня в третьем лице, будто я находился где-то далеко. Сейчас она заметно сдала, уход дочери подкосил и прежде слабую женщину. А вот Стас почти не изменился, пожалуй, закалился даже. Сейчас он был занят разговором с денежной парой, приценивавшейся к дивану. Беседа завершилась, Стас потащил покупателей в дом, на ходу сорвав с дивана бумажку с ценой.
Большая часть продаваемой мебели находилась в комнате Виты, брату надоело постоянное соседство с источником воспоминаний. Прошло столько лет, память поблекла, превратившись в родник неприятных мыслей. Тем более, их обоих столько доставали подробностями ухода Виты.
В ее комнате, между только проданным диваном и еще поджидавшей своей участи этажеркой, мы виделись последний раз. Вита нервничала, разговор не клеился. Я пытался отговорить, но она упорно стояла на своем, мы вроде и ругались и обсуждали давно приевшуюся тему, ровно супруги после многолетней совместной жизни. Как же мы так быстро успели надоесть друг другу пустышными словами, изрекаемыми без повода? Тем более, странно, ведь тогда ей исполнилось двадцать четыре, мне годом больше. Чуть раньше нам казалось, мир не может существовать для нас поодиночке. С момента знакомства прошло два года, всего или целых? Сейчас и не скажешь.
В споре Вита обронила, что очень бы хотела убраться от всех нас, от меня, от брата, от другого ухажера, раз и навсегда. И через несколько часов после нашей никчемной ссоры она так и сделает, Стас найдет сестру лежащей на полу с ножом в груди, а рядом, на журнальном столике окажется записка, в которой будут повторены те самые слова. Брат тогда скажет журналистам – подумал, Вита собирается уехать на дачу. И еще какое-то время будет утверждать, что она собиралась туда отправиться. Неудивительно, что после слов Стаса следователи навестили меня повторно.
Я поежился, вспоминая. Подошел к дивану, пальцы коснулись валика.
– Извините, молодой человек, продано, – пара вернулась, муж запихивал бумажник в слишком тугой карман джинсов, его супруга взглядом собственницы глядела на меня, посмевшего посягнуть на чужое имущество.
Я кивнул, отойдя. Распродажа шла ни шатко, ни валко, зеваки, собравшиеся у дома на Осенней, больше вспоминали события восьмилетней давности, нежели собирались что-то прикупить. Шептались, кто-то фотографировал, кто-то снимался на фоне. Брат попытался урезонить, напрасно, попросил патрульного. Тот оторвался от газеты, подошел, попросил прекратить – можно подумать, это кого-то останавливало.