Вторник, 16 марта
Идем все еще под парусами, чему благоприятствует ветер. Я принес с собой везение. Утром вокруг судна резвились два кита-бутылконоса, но я этого не видел. Судя по всему, плывем мы по их угодьям. Завтра ожидаем выхода ко льдам. За вчерашний день проплыли 159 миль. Мы уже в сотнях миль севернее Исландии и примерно в шестидесяти юго-восточнее Ян-Майена. Старые матросы говорят, что идем на удивление резво. Однако не говори «гоп». Температура воды с 12 часов упала до 2°, а это уже похоже на лед. На небе – белая полоса. Общее мнение, что лед мы увидим еще сегодня. Можно сказать, что мы вступаем в царство льда. Об этом говорит особая тишина. Капитан рассказал мне о странных своих снах – ему снятся немцы и черные телки.
Среда, 17 марта
Dies creta notanda[64]. Около пяти часов я услышал, как второй помощник доложил капитану, что вокруг нас – льды. Капитан поднялся, я же встать поленился, примерно в 8 часов мимо прошел норвежец. Когда в 9 часов мы встали, холодный резкий ветер говорил о том, что мы среди льдов. Выйдя на палубу, я увидел лед. Он не лежал сплошным покровом, но весь океан был усеян ледяными холмиками, вздымавшимися и опадавшими вместе с волнами. Холмики были очень белыми наверху, внизу же – чудесного зеленого цвета[65], маленькие, возвышавшиеся не больше, чем на 4-6 футов над поверхностью воды, но очень разнообразные по форме. Утром устанавливал на мачте «воронье гнездо».
Питерхедское китобойное судно. На заднем плане – ледяные торосы.
Весь день дымим котлом, или же плывем под парусами между глыбами льда, то испещряющими воду так густо, что можно передвигаться на сотни ярдов, прыгая с глыбы на глыбу, а то редкими – одна-две возвышаются над поверхностью воды.
Слева – нечто похожее на большое ледяное поле. Позади нас милях в 5 маячит судно – должно быть, это «Ян-Майен», а очень далеко впереди смутно виден парус. Кейн говорит, что с мачты он насчитал девять судов.
Четверг, 18 марта
Стюарду приснилось большое стадо свиней, и мы решили, что это предвещает встречу с тюленями. Видишь во сне что-нибудь сельскохозяйственное, значит, тюлени рядом. Забавно! Лед – неровными горками, как и вчера. Сон стюарда оказался в руку, потому что около одиннадцати утра мы увидели первого нашего тюленя – хохлача. Пятнистый, черно-белый, он лежал на льду и очень спокойно глядел на проходившее всего в дюжине ярдов от него судно. Бедняга! Если все они такие же кроткие, то убивать их – грех.
Костюм охотника за тюленями.
Капитан видел пятнистую сову в паре сотен ярдов от нас, несколько кайр и «курочек», но мы слишком далеко от берега, птиц тут не может быть много. Миновали еще одного хохлача, а затем полосатого тюленя. Потом вдали показалось еще несколько тюленей.
Утро было чудесным, но к вечеру небо затянуло дымкой. Говорили с «Эриком» и поздравляли друг друга с благоприятным ходом экспедиции. Между прочим, Уокер сказал мне в Леруике: «Знать бы мне, сэр, еще в прошлом году, какой вы есть, все могло бы сложиться иначе». «Да по мне, все сложилось как нельзя лучше», – хотел я сказать, но не сказал[66].
Пятница, 19 марта
Густой туман, а в нем проглядывают лишь льдины. Куда ни бросишь взгляд – площадь обзора лишь ярдов сто. Проплыли мимо двух хохлачей – самца и самки, лежавших на льдине. Попробовали посвистеть и, как и следовало ожидать, самец замер, прислушиваясь, самка же, видимо, не столь чуткая к звукам, лишь прянула в сторону. Самец футов десять длиной, самка, думаю, футов в семь-восемь. Хорошо бы, чтоб развиднелось, с неба капает. Весь день туман не рассеивался, и к ночи мы легли в дрейф. Вечером Кейн боксировал со стюардом. Беседовал с капитаном на литературные темы. Он считает Диккенса пигмеем в сравнении с Теккереем. На мой взгляд, Бакленд – прелесть[67].
Суббота, 20 марта
Всего неделя, как мы отплыли с Шетландов, кругом – царство льда, плаванье поистине замечательное. День прекрасный, воздух свежий, кристально чистый.
Куда ни бросишь взгляд – простираются льды, снежно-белые на темно-синей воде. Мы движемся вперед – величественно и неуклонно. В пределах видимости – семь парусников, один из которых – «Эрик». Стюард настоял на том, чтоб я принял от него в подарок хорошенький эскимосский кисет. Наверно, это в обмен на трубку, которую я ему подарил. Тюленей пока не видно. Вечером попали в ледяные торосы и легли в дрейф.
65
Обращаясь к членам Общества литераторов и ученых Портсмута, Конан Дойл, по свидетельству «Портсмут Таймс», призвал аудиторию, «представить себе это плаванье… когда по прошествии примерно четырех дней пути остается позади маяк в Беррафьорд-Холмс – последний привет цивилизации, после еще 24 часов плавания путники оказываются на широте Исландии, а затем встречают ряды дрейфующих льдин, отколовшихся от основного ледяного массива – на не привычного к этому моряка такое зрелище оказывает сокрушительное действие. Выразительность такой картины была продемонстрирована графически. После 76-го градуса. моряки попадают в плавучие льды, представляющие собой настоящие ледяные поля – то огромные, с целое графство, то маленькие, наподобие общинных земель в Саутси. Опасности следования по протокам, то есть узким проходам между такими плавучими ледяными полями, были обрисованы и пояснены. Доктор Дойл перенес слушателей в арктические широты, где трудятся китобои, где густая, как гороховая похлебка, вода кишит миллионами мельчайших простейших, служащих пищей великанам-китам. Так, преодолев множество препятствий и испытав множество разочарований, китобои оказываются между 80-й и 81-й параллелями и видят перед собой сплошную и неприступную ледяную стену, тянущуюся с востока на запад от северной оконечности Шпицбергена и до восточных берегов Гренландии. “Теперь они могут с легким сердцем и не испытывая угрызений совести направить свое судно на юг, – заключил он, – ибо они достигли места, находящегося в 120 милях от высочайшей точки на карте, пункта, севернее которого еще не пробирались корабли европейцев”».
66
К доктору Роберту Уокеру с судна «Затмение» Конан Дойл безуспешно обращался в 1879 году, прося о зачислении его в экстернат в качестве студента-медика.
67
Фрэнсис Тревельян Бакленд (1826-1880), английский врач и натуралист. Автор книги «Записки рыболова и зоолога» (1876), принесшей ему большую известность. Был защитником идеи зоофагии, т. е. питания экзотическими животными, рептилиями, птицами и т. д. и содержал в своем лондонском доме зверинец для снабжения своей кухни. Будучи в 1870-х гг. инспектором рыбных промыслов Ее величества, он свел знакомство с Греями, особенно сблизившись с капитаном Дэвидом. Запрет на промысел тюленей до 3 апреля ежегодно был принят в значительной степени благодаря их совместным усилиям, что явилось важной мерой, способствовавшей сохранению популяции.