Осторожно, взвешивая каждое слово, она начала свой ответ, но затем живые воспоминания тех лет встали перед ее глазами. Эстер поведала суду о госпитале и о раненых, за которыми она ухаживала. Пока она говорила, в зале установилась полная тишина, люди затаили дыхание, никто не шевелился. На лицах был написан интерес, даже Менард Грей на скамье подсудимых приподнял голову и смотрел на Эстер.
Рэтбоун вышел из-за своего стола и в задумчивости расхаживал взад-вперед, стараясь, впрочем, не отвлекать внимания зала от свидетельницы. Однако всем своим видом он как бы напоминал присяжным, что, увлекшись военными воспоминаниями Эстер, им все же не стоит забывать о том, что преступление совершено в Лондоне, а на скамье подсудимых сидит обвиняемый, ожидающий своей участи.
Адвокат успел досконально изучить рассказ Эстер: о том, как она получила от брата душераздирающее письмо о смерти обоих родителей, как вернулась в родной дом, в котором царили стыд и отчаяние, о почти полном разорении семьи. Теперь он изредка задавал наводящие вопросы, ни разу не позволив ей повториться или обронить слишком эмоциональную реплику. Следуя наставлениям Рэтбоуна, Эстер с предельной ясностью и убедительностью обрисовала трагедию, постигшую ее близких. Обращенные к ней лица присяжных были исполнены сострадания, и Эстер уже предвидела, какой гнев отразится на них, когда последний кусочек правды станет на место и картина явится перед ними полностью.
Она старалась не глядеть ни на леди Фабию Грей, сидящую в первом ряду в траурном платье, ни на ее сына Лоуэла, ни на его жену Розамонд. Каждый раз, когда глаза ее уже готовы были обратиться к этим троим, Эстер переводила взгляд либо на Рэтбоуна, либо на какое-нибудь лицо из толпы.
Ведомая тактичными вопросами Рэтбоуна, она рассказала о своем визите к Калландре в усадьбу Шелбурн-холл, о первой встрече с Монком и обо всем, что за этим последовало. Несколько раз Эстер оговаривалась и была вынуждена исправляться, но ни разу не вышла за рамки простых и внятных ответов.
Когда она дошла до трагической и ужасной развязки, на лицах присяжных проступили изумление и гнев, и они впервые внимательно посмотрели на Менарда Грея, постепенно осознавая, что же, собственно, совершил этот человек и ради чего. Возможно, кое-кто из них уже задался вопросом: что сделал бы он сам, окажись, по воле злого рока, на месте Менарда?
Наконец Рэтбоун отступил к своему столу и поблагодарил Эстер, одарив ее при этом внезапной ослепительной улыбкой, и она вдруг почувствовала, что все ее тело ломит от напряжения, а на ладонях остались глубокие следы от ногтей.
С печальной улыбкой на ноги поднялся представитель обвинения.
– Будьте добры, останьтесь пока на месте, мисс Лэттерли. Не возражаете, если мы рассмотрим подробнее ту захватывающую историю, которую вы нам сейчас поведали?
Вопрос, разумеется, не требовал ответа. Прокурор не мог смириться с ее показаниями, не попытавшись во что бы то ни стало их опровергнуть, и, взглянув в лицо обвинителю, Эстер покрылась испариной. Обвинитель столкнулся с реальной угрозой провалить дело, и подобная перспектива не просто потрясла его до глубины души, но причиняла почти физическую боль.
– Как объяснить, мисс Лэттерли, тот факт, что вы, женщина далеко не первой молодости, без связей в обществе, в стесненных финансовых обстоятельствах… вдруг получаете приглашение посетить Шелбурн-холл, загородные владения семьи Греев?
– Я приняла приглашение навестить леди Калландру Дэвьет, – поправила его Эстер.
– В Шелбурн-холле, – резко сказал он. – Так?
– Да.
– Благодарю вас. И в течение вашего визита вы, несомненно, проводили некоторое время с обвиняемым Менардом Греем?
Она уже открыла рот, чтобы выпалить: «Не наедине!» – но, поймав предостерегающий взгляд Рэтбоуна, прикусила язык. Вместо этого Эстер улыбнулась обвинителю, словно не заметив в его словах никакого намека.
– Конечно. Невозможно гостить в чьем-либо доме и ни разу не встретиться с человеком, проживающим с тобой под одной крышей. – Эстер так и подмывало добавить, что странно не знать таких элементарных вещей, но она все же сдержалась. Незачем размениваться на шутки сомнительного свойства, которые могут ей слишком дорого обойтись. Этому сопернику она не должна оставить ни единого шанса.
– Насколько я знаю, вы поступили на службу в одну из лондонских лечебниц, не так ли?
– Да.
– Благодаря все той же леди Калландре Дэвьет?
– Благодаря ее рекомендации и, надеюсь, с учетом моих собственных заслуг.
– Как бы то ни было, она все же употребила свое влияние? О, нет, пожалуйста, не смотрите вопросительно на мистера Рэтбоуна. Отвечайте мне, мисс Лэттерли.