Самому же Сергею Сергеевичу показалось, что его голову вдруг насильно переместили в наглухо отгороженное от происходящего в телестудии пространство, он попытался противиться этому, но безрезультатно. Перед глазами стали проплывать, плавно сменяя друг друга, картины событий из прошлого.
«Ведь это было со мной, – мелькнуло в голове Сергея Сергеевича. – Неужели помню?»
Еще в школе ему нравились различные хохмы. Он никогда не выдумывал их специально. В нужный момент они сами собой приходили в голову. Их нужно было только озвучить, все смеялись, были довольны и просили еще. В школе он был первый хохмач и как-то даже гордился этим, серьезно полагая, что у него определенный дар. Сейчас включилось что-то вроде кино с чередой таких хохм. Сергей Сергеевич почувствовал, что получает огромное нескончаемое удовольствие от этих вызывающих улыбку и смех шуток, острот и анекдотов.
Бесконечная череда каламбуров доводила до изнеможения, смех неудержимо распирал его изнутри и наконец вырвался наружу неукротимым, всепоглощающим… нет, уничтожающим все на своем пути хохотом. Скорость, с которой сменялись картинки перед глазами Сергея Сергеевича, росла. Только он успевал отреагировать на одну шутку, как ее стремительно сменяла другая. Остановиться Сергей Сергеевич уже не мог, и каждый раз разражался еще более громогласным хохотом, все это происходило уже помимо его воли. Смех буквально разрывал его на части.
Юрий не отводил глаз от лица Сергея Сергеевича и в недоумении, немного заторможено, почти на автомате, определил хохот как гомерический. Тревога нарастала. Все шло совершенно не по плану. Юрию стало не по себе!
Сергей Сергеевич хохотал так, словно его изнутри непрерывно щекочут. Он как будто пытался избавиться от этого назойливого ощущения, но по какой-то причине не мог. Вот он, указывая обеими руками на Петра Марковича, вскочил с места и захохотал еще громче. Теперь звуки, вырывавшиеся из груди Сергея Сергеевича, уже походили не на смех, а напоминали прерывистый рев, высота и мощность которого нарастали. С каждой серией выдохов у Сергея Сергеевича оставалось все меньше времени на вдох и на новую порцию воздуха. Лицо его налилось кровью и стало от этого малиново-черным. Он задыхался. Белки глаз покрылись сеткой набухших сосудов. Из-под белков непрерывно текла бесцветная жидкость…
«Это слезы», – завороженно подумал Юрий.
Сергей Сергеевич теперь не просто смеялся, а корчился от смеха, как делают дети, получая от этого неописуемое удовольствие. Только сейчас ни о каком удовольствии речи не было… Были непрерывные судороги легких без воздуха, а корчи стали превращаться в конвульсии, словно фигуры какого-то жуткого танца. То, что происходило с Сергеем Сергеевичем, заставляло его мышцы непосильно напрягаться, а голову как будто кинжалом пронзала острая боль. Он протяжно, с всхлипывающим вскриком застонал, схватился за голову и в наступившей вдруг тишине, потеряв в пространстве опору, рухнул на спину, ударившись об пол безвольно откинувшейся назад головой. Из-под нее стало медленно расползаться красное пятно. Юра, оттолкнув от себя журнальный столик, бросился к Сергею Сергеевичу, наклонился и стал всматриваться в его лицо.
– Может быть, от перенапряжения… обморок.
Глаза Сергея Сергеевича были открыты. Юра понял, что только они теперь принадлежат Сергею Сергеевичу. Остальное – не он. В глазах еще теплилась жизнь, но это были угасающие предсмертные искры.
Когда-то он это видел, внезапно вспомнил Юра. Да, видел. Он был в первом или во втором классе школы, когда соседские мальчишки камнем сбили с дерева кошку. Удар пришелся животному в голову. Она упала под дерево. Юре было жалко кошку. Он думал, что ее не надо обижать. Но она обижена, лежит и почему-то не убегает. Приблизиться к кошке он сначала не решался. Мальчишки могли и отлупить. Когда они ушли, он подошел. Кошка лежала неподвижно и убегать не собиралась. Глаза ее были широко раскрыты и смотрели на него в упор. В лучиках солнца они блестели, как будто смазанные маслом. Потом в какой-то момент что-то резко изменилось. Маслянистость и бархатная глубина глаз внезапно пропали, а вместо них появились две стеклянные, как у кукол, пуговки. Это произошло мгновенно, словно кто-то быстро вставил вместо живых глаз стеклянные кругляши. Юра понял, что кошка стала мертвой, хотя и не представлял себе, как это – быть мертвой. Просто вдруг кошка стала не кошкой, а чем-то другим. В сказках это называется «мертвым». Потом Юра долго плакал и не мог успокоиться. Ему было жалко и себя, и кошку.