— Это и хотел я тебе посоветовать, иди и верни семью, уговори, верни и скот. Я могу тебе для временного загона дать железную сетку сто метров…
— Ты добр, милый старик, а не жаль тебе?
— Жаль, конечно, я свой участок хотел отделить… но мне не к спеху. И чувствую я себя, сынок, на закате, дни прощания мои настали, и каждый день с чем-то вот прощаюсь.
— С такими мыслями я у тебя ничего не возьму, — заявляю я.
— А знаешь, когда я боялся смерти, спроси вот, спроси меня, почему я так говорю? — с болью улыбнулся Кужак, и впервые я заметил, что единственный глаз на его лице вроде бы потухший, ничего не выражал — даже смутился я и поспешил поддержать его:
— Почему ты так говоришь, уважаемый Кужак?
— Вот спасибо, уважил старика. Люблю, когда меня поддерживают в разговоре, в этом я как бы чувствую не только внимание к себе, но и участие, а это, сынок, так важно человеку. Знаешь, когда меня стали одолевать мысли о смерти? Когда мне было под пятьдесят и меня не брали на войну, а враг почти долетел до нас, нефтяные амбары Малгобека горели, а дым висел над горами, черный такой, сразу видно было, что это не туча и не облако, а что-то неестественное, смрадное, злодейское… Вот тогда я боялся смерти, боялся, что не доживу до гибели супостата… О, с тех пор много воды утекло, и теперь не боюсь смерти. Природа все учла в жизни, чем старее становится человек, тем больше он сознает неизбежность смерти и чувствует, как организм истощается, приближаясь к концу… Керосин кончился, фитиль догорает…
— Мрачные у тебя мысли, отец, пойдем ко мне…
— Куда, в аул, в старый дом? Нет, не хочется туда более возвращаться. А вот если пригласишь в новый, то с удовольствием…
— В новый.
— Тогда пойдем. А ты не слыхал, сынок, где здесь будет кладбище, поселок-то строят, а вот кладбище… Понимаешь, сынок, раньше меня на этом новом месте никто не должен умирать. Дома своего, конечно, не буду иметь здесь, но хочется хотя бы лежать в земле на этом просторе. Эх, сынок, сложная это штука — жизнь… И ни о чем я не сожалею, только одно обидно: наследника нет у меня на земле.
— Что ты, отец, что ты, разве мы, дети войны, не твои дети? Разве не ты спасал нас от голодной смерти?
— Да-да, ты прав… — И вдруг обратив внимание на мои волосы, он говорит: — Ты уже успел искупаться даже, сынок?
— Да, отец, пойдем…
— И я хотел бы принять душ.
— Пожалуйста, о чем разговор. Знаешь, отец, — я сам уловил, что слово «отец» на этот раз тепло прозвучало у меня, переходи к нам, брось ты свою старую саклю.
— Что ты, что ты… — благодарно засветилось лицо старика, оживился глаз.
— Будь дедушкой нашим детям и живи у нас…
— Спасибо, Мубарак, характер у меня несносный стал: не то что людям, сам себе надоел своими капризами.
— Только-то… Вместе нам будет лучше. Главное, тебе будет с кем поговорить, собеседников хватит, целых пять, — показываю я руку, растопырив пальцы.
— Добрый ты человек, сынок, и очень правильный… — Взял хромой старик мою руку под мышку, прижал к себе и заковылял рядом. И мы пошли домой.
Подправил я огонь в печи нагревательной колонки, помог старику раздеться. Пока он купался в ванной, вернулась вся семья, принесла с собой кувшин молока. Жена подоила коров, положила корм и оставила в хлеву, попросила соседку, чтоб она утром подоила их и выпустила в стадо.
— Правильно сделала, жена моя, дядя Кужак обещал нам сетку, поставим изгородь, сделаем небольшой загон для скота у дома, на время до зимы, а там…
— Там кто-то есть?
— Есть, это дядя Кужак. Ты не обидишься, если я сообщу тебе одну новость?
— Какую?
— Скажи, не обидишься?
— При чем здесь обиды, говори.
— Я предложил старику остаться у нас, пожить с нами. Он одинок, ему трудно…
— Правильно, днем дети с ним будут… А он согласится?
— Если и ты попросишь…
— Я буду рада. Будет у нас и дедушка. Сейчас я чай подам. — И жена ушла на кухню.
После горячего душа старик обрадовался крепкому чаю, пил он его с удовольствием, аж кряхтел и все приговаривал: «Будто в раю в гостях побывал, хвори как не бывало, легко стало, спасибо вам, дорогие…» Выпив два стакана чаю, дедушка попросил подушки. Дети кинулись исполнять его просьбу, и каждый принес по подушке…
— Хватит, много… Спасибо, мои красивые, спасибо. Ну как, нравится вам здесь?
— Да, дедушка, здесь лучше.
— Патимат, доченька, — попросил старик жену мою, — как стемнеет, разбуди, пожалуйста, мне на службу надо, сторожить стройку…
— Спи, деда, спи… Ну-ка, все вышли, пусть деда спокойно поспит. — И жена вывела нас всех из комнаты.