К чему эти строки? Да потому, что жду ее! Не спал всю ночь, думал о ней. И вот наступило утро. Жду, держа зеркало в руке.
Вот она! Но разве это она, разве это Цуэри? Нет, сейчас понимаю, что порой и ошибиться бывает приятно. Цуэри, которую вижу в зеркале, прекраснее, чем та, которую я представлял в своем воображении. Цуэри — прохладный ветерок в горах, милая, нежная… О, эти глаза, такие светлые и такие грустные, такие чистые и голубые. Цуэри — сама молодость и красота, весна с цветущими акациями. Что я перед этим цветением? Желтый лист, сорванный с ветки и не успевший еще приземлиться…
Вы пробовали когда-нибудь заглянуть в зеленые листья, где зреет пушистый персик? Лебединая шея и родинка на ней. Да-да, капля величиной с чечевичное зернышко не на щеке, а на шее. Она прекрасна!
Цуэри — какое это чистое, невинное созданье. И личико светится добрым сочувствием. И это чудо больше не появится у окна, больше не заглянет солнышко в комнату? Ведь выпишут Абу-Муслима не сегодня-завтра. А я вижу лишь ее отражение в зеркале. Нет, хочу увидеть, увидеть воочию, запомнить и запечатлеть в своем сердце! Прочь, болезнь, прочь, зеркало, все ничто перед красотой!.. Так встань же ты, червь несчастный, встань, погляди… И я вскочил: в глазах потемнело, страшный крик вырвался из сжатых до боли губ, и, кажется, я крикнул: «Цуэри!». И рухнул, сорвался в темную бездну небытия…
Очнулся я ночью, открыл глаза: лунный свет из окна освещал палату, глаза споткнулись о тот же потолок и лампочку без абажура. Тихо зову отца Цуэри, кто-то шевельнулся на соседней койке, застонал, закашлял:
— Проклятье! Оставили бы меня лучше дома, там было бы куда спокойнее! Ну кого ты зовешь? То Цуэри, то Абу-Муслима, кто они и зачем в полночь понадобились тебе?
Увы, это был не Абу-Муслим, а другой, грубый человек. Видите ли, он лег в больницу спать, а я мешаю!
Я вызвал няню и попросил повернуть меня к окну. Хочу смотреть в окно — это же так понятно: ведь оттуда я слышал ее ласковый, добрый голос. Ночь, молочно-белая, окутала серебристые ветки акации под окном. Но какой бы длинной она ни была, день все равно настанет, поблекнет луна и взойдет солнце. Жду теплых его лучей.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Несколько страниц из общей тетради, конверта нет, и запись начинается с конца какого-то предыдущего письма. Видимо, их было несколько, но сохранились только эти страницы.
«…так я и живу. Очень и очень скучаю, не хватает мне тебя, дорогой мой Нури. Каждый вечер пишу тебе письма — на душе становится легче и светлее. А подруги все уговаривают пойти в театр или в кино, но мне не хочется. Люблю оставаться одна в комнате, думать о тебе и вспоминать наши встречи, писать тебе письма, хотя не знаю, куда их посылать. Ничего: приедешь, и все письма, что я написала и напишу, передам тебе. Это девятое мое письмо к тебе. Неужели, Нури, любимый мой, ты не можешь хоть раз позвонить мне, подать свой голос? Нашу дежурную в общежитии, тетю Катю, я предупредила, если ты позвонишь, она меня обязательно вызовет… она добрая.
У нас, Нури, случилась беда. Она пришла нежданная и жестокая. Ты ее знал, эту девушку, студентку, что жила со мной в одной комнате в общежитии. Бахтика, красивое у нее имя, это та самая, с которой я однажды вечером забрела к тебе на работу. Какая я бесстыжая была… Ты дежурным был тогда в редакции, сидел, уткнувшись в газетные полосы, и ничего не замечал, а мы долго стояли у окна, наконец ты нас заметил… Я думала, что ты будешь сердиться на меня, а ты даже обрадовался, пригласил нас в кабинет, чаем угостил. Какой ты добрый был в тот вечер! Я познакомила тебя с Бахтикой, и ты за чаем назвал ее каким-то ласковым словом, ей это было так приятно, что ее черные глаза стали казаться огромными на смуглом нервном лице.
Она говорила потом о тебе с какой-то болью, грустью. Ей показалось, что ты страдаешь, что ты очень несчастлив. Так вот, эта девушка сегодня хотела покончить с собой. Это было так страшно. Ее увезли в больницу. Бахтика осталась жива, но лучше бы сразу умерла, бедная; говорят, она всю жизнь будет теперь калекой. Это она-то, красавица Бахтика, которой я так завидовала! Только не подумай, Нури, что это я ее сглазила… Ее погубили злые и нехорошие люди, О том, что такие бывают, я и не знала раньше, теперь знаю… Какие они культурные с виду, даже при галстуке и шляпе, мила о здоровье и родных спрашивают. И они же… нет-нет, это ужасно даже представить. Помнишь, я тебе рассказывала, что бедняжка по уши влюбилась в Эльдара, сына какого-то большого начальника Азайни, ты его знаешь. Она очень любила его. Сегодня я еще узнала, что у нее дочка от него. А он, Эльдар — имя-то какое, предал ее. Она шла по парку и вдруг у памятника матери, к которому приходят поклониться молодожены, увидела его, выходящего из машины с невестой. Представляешь?.. Какой для нее удар! Удивляюсь, как Бахтика не умерла там же. А он ей потом объяснял до смешного просто — что, мол, я мог поделать, если родители этого хотели?