Девочка ты моя шилагинская, чем больше наблюдаю заграничную жизнь, тем больше убеждаюсь в том, что она здесь, как лотерея: один выиграл, а сотни проиграли. Есть деньги — тебе поклон, уважение, любовь на одну ночь в фешенебельном отеле, словом, ты бог и царь; а вот нет их — тебе родной брат не брат и отец не отец… Страшно и непонятно…
Прощай, Ницца! Завтра выезжаю в Марсель, в древний портовый и промышленный центр Франции, некогда сюда на корабле «Фараон» причалил молодой смелый матрос по имени Дантес, герой романа «Граф Монте-Кристо». Тот самый матрос, девочка ты моя шилагинская, который в день обручения был арестован и заключен в замок Иф… Он был разлучен со своей возлюбленной навсегда. А ведь автор этой книги Александр Дюма бывал в Дагестане. Он посвятил ему два больших романа, которые, к сожалению, нам пока неизвестны — это «От Прометея до Шамиля» и «Салтанет».
Много, очень много впечатлений у меня, я напишу обо всем потом, а сейчас меня зовут на ужин. Знаешь, милая Цуэри, французская кухня богата и разнообразна. Здесь очень любят сыр, его подают на десерт, я насчитал семнадцать его разновидностей. Минеральная вода здесь дороже вина, и потому, видно, на стол подают обычную воду, но в красивых бутылках.
Цуэрочка, одарившая меня такой восторженностью, пишу тебе, но меня не покидает ощущение, что ты рядом со мной, что все вокруг согрето тобой.
До встречи, радость моя, девочка ты моя шилагинская. Целую тебя. Твой Нури-Саид».
ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ
Конверта нет.
«Нас обвенчало конгожинское небо, вечернее небо, тихое и безмятежное. И как по горским правилам осыпают невесту с женихом медными монетами, так осыпали нас деревья багряными, бронзовыми, золотыми листьями… Если бы меня спросили сегодня, кого я больше люблю — папу, маму, сестер или тебя, — я б ответила коротко: «Его!» Тебя, дорогой мой человек, мой Нури. Могу ли я забыть наши встречи в ущелье?! Землю, то заросшую мягкой травой, то выжженную, то снежную, которая так гостеприимно принимала нас, песни птиц и ветра, хлопотливые листья орешника да боярышника.
Этот колючий, кряжистый боярышник теперь один качается на Таркитау, и, как рана, сочится соком на его стволе мое имя, что вырезал ты, Нури! А как расцветал боярышник, когда появлялись мы и вешали на него свою одежду! Это было наше святое дерево. Не раз садилась на его макушку сорока и крутя головой, будто спрашивала: «Что вы здесь делаете, люди?»…
А помнишь, на нашей лужайке возле боярышника мы пекли картошку, и она нам казалась вкуснее любого ресторанного блюда…
Спасибо тебе, Нури, с каждым днем я все больше убеждалась, что ты единственное мое счастье. Когда ты позвонил мне из Парижа, все общежитие всполошилось: «Цуэри, тебя вызывает Париж!».
Любимый, все смотрели на меня так, будто на лбу у меня внезапно зажглась звезда… «Цуэри, тебя вызывает Париж!». Я-то знала, кто меня вызывает: ты, ты, мой дорогой человек! Все подруги сбежались к телефону, поэтому я говорила с тобой по-шилагински… Потом меня засыпали вопросами: кто говорил, кто он, живет в Париже? А я молчала, и сердце мое замирало от радости… Одна девушка сказала: «Это ее принц!». И я была ей благодарна: ты мой принц, Нури! Как в сказке Экзюпери… Сказочной делаешь ты мою жизнь. Девочку из аула Шилаги вдруг вызывает Париж!
Я так хочу видеть тебя, мой единственный! Приезжай скорее… Помнишь, из Парижа ты назначил мне свидание на горе Таркитау у нашего боярышника. Я ждала и не верила: где Париж, а где Таркитау? А если поезд задержится или день будет нелетным? И вдруг ты подъехал на милицейском мотоцикле с коляской, сошел и сказал:
— Здравствуй, вот и я!
Я глазам не верила. Взглянула на часы: ровно три, как было сказано из Парижа.
Милиционер отдал честь, недоуменно взглянул на меня и уехал.
Это было как во сне.
А ты, обнимая и целуя, повторял:
— Цуэри, здравствуй! Здравствуй, Цуэри! Это я, Нури, твой Нури.
И ты опустился передо мной на колени, любимый мой, единственный.
Никогда, наверное, я не смогу забыть того трепета и тех радостных волнений, что я испытала с тобой в день Седьмого ноября в Москве, мой дорогой Нури. Ты, наверное, нарочно выбрал тот гостиничный номер с окнами на Красную площадь. Я впервые увидела парад и демонстрацию. Так было все хорошо видно, будто мы с тобой, Нури, находились на трибуне около Мавзолея. Такая неудержимая радость и гордость в нас бурлила за людей наших, за этих солдат в строгих и стройных колоннах, за страну нашу! По радио в это время с Красной площади звучали комментарии о празднике. И вдруг твой голос: