— Свирепый бычок бросается на зверя, зверь, поджав хвост, жмется к скале, не хочет связываться, понимая, чей этот бычок, но рогатый, заметив, что зверь струсил, смелеет и бросается на него…
— Да что и говорить, подумайте, братцы, что бы было, убей этот бычок медведя… Беззащитное существо, и некому было бы за него заступиться… Хи-хи-хи! — прыснул Алибек, не выдержал он… Как все шло хорошо, на самом серьезном уровне, и…
— Ха-ха-ха! — захохотал я и чуть не покатился по склону.
— Вы что скалите зубы над моей бедой?! — вскипел Галбец. — Вы меня за идиота принимаете? Негодяи вы, а не братцы…
Из ущелья донеслись печальные, жалобные звуки, от этих звуков, от этого плача стынет мозг в костях — это шакалы начали свой обычной концерт.
— Проклятье! Какая жалость… пакостная тварь! — сразу переменился Галбец. — И надо же такое, послушайте только… Теперь тихо! Чтоб ни хи-хи и ни ха-ха! А то зверя напугаете.
— Ты думаешь, Галбец, зверь придет?
— Непременно.
— А я думаю, не придет, — говорю я, — какой сейчас в ущелье медведь, он давно в спячку ударился и в своей норе лапу сосет.
— Какая спячка, ты что выдумал, еще сентябрь.
— А снег?
— Что снег, он рано выпал в этом году. Ты мне мозги не крути. Придет зверь, и я убью его, да-да, не будь я Галбец, я дважды одно слово не говорю и дважды кинжала не вынимаю.
— Грозный нашелся. Ты не убьешь медведя! — заявляет уже твердо и решительно Алибек.
— Это почему же я не убью?
— Духу не хватит.
— Это у меня-то?
— Да, у тебя-то!
— Посмотрим.
— Посмотрим.
— Замолчите вы или нет?!
— Мы молчим, это ты своим громовым голосом пугаешь все живое. Подумаешь, большое дело — бычка зарезали. Тебя я другом считал…
— А что, если я убью медведя, я не друг?
— Нет, не друг, хуже — враг. Ты погляди, как оскудели наши леса, ты же помнишь — в детстве у саклей зимой на солнышке косули, бывало, грелись, а теперь где они?
— То косули, а это медведь…
— А медведь символом Олимпиады в Москве стал. Видел, какое это доброе, добродушное, улыбчивое существо, видел?
— Это с поясом, что ли, с колечками?
— Да, он самый…
— Все равно — зверь, я убью его.
Неразговорчивый Алибек столько никогда не говорил на своем веку, как сегодня. Последние слова Галбеца совсем вывели его из себя.
Наступила напряженная тишина. К полуночи из-за горы Кайдеш выглянула ущербная луна, осветив холодным трепетным светом ущелье. А речка, что точила камни в ущелье, сверкнула, как расплавленное олово, текущее по желобу. Жалобный плач шакалов то стихал, то возобновлялся многоголосым хором. Кричал еще какой-то зверь, ночная птица пожаловалась в холодном гнезде, из аула донесся хриплый лай собаки. Плач шакалов вдруг раздался совсем близко, и вместе с этим какое-то хрюканье — это были кабаны. «Вот-вот, — подумалось мне, — пусть их-то и убивает жестокий Галбец, их у нас развелось много и вред наносят полям кукурузы и картофеля…» К этим звукам вдруг прибавился храп, я оглянулся — это Алибек свернулся в бурке и захрапел. Очень даже хорошо, пусть спит. А Галбец все был на страже, все поглядывал в ту сторону, где за зарослями лежал убитый бычок.
Я ничего не слышал, но по тому, как насторожился Галбец, понял, что зверь приближается к своей жертве, и мы одновременно вскинули ружья: он — чтоб убить, а я — чтоб отпугнуть и не дать злодею осуществить самосуд. Алибек спал себе спокойно. Вижу темный силуэт неуклюжего животного, крадущегося к тому месту, где лежал убитый бычок.
— У тебя пули? — спросил Галбец.
— Не знаю, — сказал я, направил ружье и выстрелил в ущелье, в пустоту.
— Не стрелять! Дай мне, дай я его прикончу! — и Галбец выстрелил раз и второй.
В ущелье эхом прокатились выстрелы. Темное пятно вздрогнуло, раздался какой-то стон, и что-то рухнуло. Все мы вскочили.
— Вот так, я убил его! Убил! — торжествующе вскинул руки Галбец, выбегая из укрытия. — Не подходить, раненый медведь опасный! Не подходить, это моя добыча! — кричал Галбец, будто мы собирались отнять у него жертву.
— Неужели убил? — нам с Алибеком было не по себе.
— Сделал-таки свое черное дело, — в сердцах проговорил Алибек и упрекнул меня: — А ты на что смотрел, не мог предупредить зверя…
— Я первым выстрелил! Но зверь и не шелохнулся.
Галбец перезарядил ружье и, держа его на изготовку, пошел в сторону своей жертвы. Вдруг мы услышали его крик:
— Ой, беда, беда, идите сюда!
Мы оцепенели, глянули друг на друга. «Что же могло случиться, неужели человека убили?» — это была первая и страшная догадка. Говорят же, что у беды семь сестер, а у удачи семь братьев, они по одному не являются. И мы подбежали к Галбецу. Смотрим: между убитым вчера бычком и Галбецом лежит убитая корова с белой отметиной на лбу.