Айдамир же, слушая однообразный стук колес на стыках, повторял одно: «Все равно! Все равно!» И что означали эти слова, не трудно было догадаться по разгоравшемуся на его скулах румянцу: «Все равно — нет без нее жизни! Все равно — не отступлюсь!..»
А дядя Хасбулат успокаивал не только племянника и Османа, но и себя подбадривал. «Я не такие крепости брал!» — то и дело говорил он, лежа на нижней полке и рассматривая московский журнал.
Но когда они шли уже по незнакомому Канашу, сверяясь с адресом, расспрашивая встречных, дядя заметно приуныл, даже упрекнул племянника: «Не мог в нашу девушку влюбиться, мало их, что ли… Тоже мне, мужчина… И зачем я-то в такую даль потащился?!»
Наконец подошли они к аккуратному коричневому домику с палисадником. Подошли и растерялись, застыли в нерешительности. Во всем чувствовалась хозяйская рука — сирень и рябина росли в палисаднике, круглая клумба с какими-то яркими цветами была обложена кирпичом, и кирпичи были побелены известкой, стояли наклонно, в зубчик; кирпичная же дорожка вела к столу под раскидистой яблоней и дальше, в глубину сада, и посередине стола сверкал большой самовар — видно, хозяева теплые летние вечера проводят здесь за чаем…
— Ну вот, приехали, — первым заговорил Хасбулат, и скорее сожаление слышалось в его голосе, чем радость.
— Да, приехали, — смущенно проговорил и Осман. — Пошли, что ли?
— Вот что, вы идите, а я потом… похожу тут… — Хасбулат одернул новую гимнастерку и посмотрел на Османа, будто хотел сказать: «Ты отец, а это твой сын, ты и решай свои дела».
— Как так, Хасбулат!..
И они заспорили, кому идти первому — дяде ли, отцу ли, и как велит обычай поступать в таких случаях…
— Эх, дядя! «Я не такие крепости брал!» — только и сказал Айдамир укоризненно.
— А что? Да, брал и не такие! Чего стоим, пойдем все вместе!
И они вошли в калитку. Расхрабрившийся Хасбулат поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не ответил, и он облегченно вздохнул, посмотрел на часы. И смело пошел под яблоню, поставил чемодан, сам уселся на скамейку, потрогал ладонью самовар — он был еще горячий, и чашки с блюдцами стояли рядом, и конфеты были в тарелке.
— Идите! Что лучше крепкого чая может быть с дороги! Садитесь, будьте как дома!
Он налил себе чаю и хотел уже отхлебнуть, но тут же поперхнулся, вскочил — увидел подходившего из сада человека в расстегнутом военном кителе со значками и колодками в четыре ряда.
И чуть не вырвалось у Хасбулата: «По вашему приказанию…»
По стойке «смирно» стоял Хасбулат.
— Здравствуйте, чем могу… — полковник — три звезды на погонах! — застегивал китель. — Постой-постой… — Достал и надел очки, всматриваясь. И вдруг в радостной улыбке разошлись губы. — Постой, ты…
— Я, товарищ командир! — выкрикнул Хасбулат, забыв и о брате, и о племяннике.
— Ну, конечно… Хасбулат — удалой, а?! Как, какими судьбами здесь, ведь тебя…
— Так точно, убили, товарищ командир!
— Как убили? Ты же живой?!
— Так точно, живой, товарищ командир!
— Да ты Хасбулат или брат его?
— Я Хасбулат, товарищ командир, а мой брат — вот он!
— Ничего не понимаю, ну-ка, — полковник, всматриваясь, шаг сделал, другой и вдруг крепко обнял Хасбулата. — Живой! Ну, здравствуй, здравствуй… — Он опустился на скамью и всех усадил, и Осман с Айдамиром, слушая их, начинали понимать, кого встретил Хасбулат.
— Все такой же, — говорил полковник, — совсем не изменился…
— Постарел только, товарищ командир.
— Да брось ты, какой «командир» — тридцать лет прошло… Но ведь тебя же на моих глазах…
— Это не тогда, товарищ командир, а после, когда я нашел обрыв провода и уже возвращаться хотел — меня немец кинжалом в спину… Думал, конец, но одолел, правда…
— И как же нашел меня?
— Правду сказать, не искал, товарищ командир, случайно вышло…
— Не бывает таких случайностей! — Полковник еще раз хлопнул по спине Хасбулата… — Спасибо, что нашел.
— Мы к вам, простите, запамятовал имя-отчество…
— Михаил Петрович.
— Мы по делу, Михаил Петрович!
— Прямо из Дагестана? Ничего себе! Дело, должно быть, серьезное…
— Да, деликатное дело. Вот письмо от вашей дочери привезли… Нет-нет, ничего не случилось, жива-здорова…
— Ну-ка, — полковник взял письмо, извинившись, чуть отвернулся.