— Грязь смоется, Мубарак, поможем товарищам… — сказал директор.
— Я вам не товарищ, — бросает угрюмый Акраб. — А что касается помощи, то вы уже помогли мне сесть. Все это из-за вас…
— Нет, — возразил ему Ражбадин, — если поглубже покопаться, нетрудно обнаружить, где корень зла.
— Копайтесь, копайтесь, будьте вы прокляты! — захлопнув дверцу, Акраб включил мотор и с остервенением нажал на газ. Задрожала, запрыгала машина, колеса так бешено закрутились, что дым от них пошел. И я подумал: не натворил бы неприятностей этот взбешенный человек. Только я успел об этом подумать, как машина вильнула в сторону. Ражбадин был на самом краю пропасти, взгляд мой встретился с его недоумевающим и растерянным взором. Я бросился к нему, оттолкнул его в сторону с криком: «Берегись!», а сам не рассчитал движения, поскользнулся и сорвался. Падал я долго, падал в бездну, страшная боль прорезала все тело. «Это конец, неужели все?..» и сознание мое угасло, как падающая звезда. А что было со мной после, я не знаю.
Очнулся я на больничной койке и первое, что почувствовал: страшно гудела голова, будто рой пчел влетал в мозг и вылетал. Жена, сидя у изголовья, спала. Под потолком тускло горела лампочка без абажура. На трех других кроватях больные. Хотел вытащить руку, чтобы потрогать голову, но резанула страшная боль у плеча. Правая нога у колена была забинтована. И, конечно, голова вся была забинтована, до самых бровей.
За окном была ночь… Во рту пересохло от жажды, но не хотелось будить жену. Я и раньше никогда не будил ее и соседкам не давал, — всегда хотелось, чтобы она выспалась. Я закрыл глаза и сквозь тяжелую дремоту услышал причитания жены…
— Ой, дорогой мой Мубарак, что теперь я буду делать без тебя, родной мой муж?! Как же это случилось и какая жестокая рука на тебя поднялась? Ты ведь никому зла не желал и не сделал… Аги, аги, аги, что же я одна с детьми буду делать?! Ой, лучше бы я умерла, родной мой, — всхлипывала и жалобно плакала бедняжка, и по тому, как она причитала, становилось ясно, что мне было очень плохо. Открываю глаза и говорю ей:
— Ты что, жена… живого хоронишь?
— Ой, люди, муж очнулся! — вскрикнула она и пришла в замешательство. Наконец она заметила, что уже ночь и вокруг никого нет, — горе, слезы и радость от того, что я жив, — все смешалось в ней.
— Не кричи, больных разбудишь, — с трудом выговариваю я.
— Больных здесь нет, — улыбается она сквозь слезы и не знает куда себя деть, куда деть свои руки.
— А это кто?
— Я с детьми здесь у тебя со вчерашнего дня, — всхлипывая, утирала она слезы полотенцем. — Что с тобой случилось, дорогой ты мой человек?
Но уже после первых ее слов, ничего больше не слыша, я думал, что действительно был сильно искалечен, ударившись о камни настолько, что при первых проблесках памяти своих детей, спящих на соседних кроватях, принял за чужих людей.
— Голова болит страшно… дай воды.
— Компот хочешь? Из сушеных абрикосов. Воды? Сейчас дам, — засуетилась жена. — Ой, как же не болеть, конечно, будет болеть… родной, ведь на тебе живого места не было.
— Ничего, жена моя, ты же видишь, что я живой.
— Тебя, говорят, столкнули?
— Нет, нет, это все случайно… — сказал я, не знаю почему, может быть, трудно мне было объяснить, а может быть, просто не хотел вмешивать во все это жену, и так она исстрадалась вся, зачем еще прибавлять тревоги.
— Если бы не Ражбадин, ты бы умер, ой, ужас, что же это такое делается? К тебе вчера еще другой человек приходил.
— Что за человек? Кто он?
— Я его не знаю, не встречала раньше. Но, наверное, добрый человек. Он спрашивал, не нужно ли чего. Говорил, что может одолжить денег. Кто бы ни был, отзывчивый человек, с добрым сердцем, — повела она носом и, улыбаясь, всхлипнула.
— Не плачь, не плачь, все обойдется.
— И участковый наш приходил… Все были напуганы случившимся. Невезучий же ты у меня, милый, дорогой, любимый. Я разбужу детей, пусть они обрадуются, что ты пришел в себя, — сказала жена, глянув на меня красными от слез глазами.