Исай Давыдов
ОПАСНАЯ ЖЕНЩИНА
В эту сибирскую область приехал я весной 1952 года. Громадная область! С юга не север столько же километров, сколько от области до Москвы. Может, даже и больше…
Тихий это был тогда край. Звонкие пятилетки либо не доходили до него, либо перепрыгивали через него на восток. На тысячеверстных пространствах области не было ни одной крупной стройки.
Работал я там в только что созданном книжном издательстве. Честно говоря, поначалу издавать было нечего. Всех сил местных писателей хватило за год на один сборник рассказов и две книжки очерков.
— Что уж тут — талантов, что ли, нет? — допытывался я у директора — невысокого, плотного, курносого и голубоглазого. Он хмурился, дымил папиросой, долго отмалчивался.
Но однажды разговорился.
— Как это нет талантов? Не встречал я на нашей земле места, где не было бы талантов!
— Куда же они попрятались?
— Рядом с вами ходят! В одной очереди в магазине за маслом стоите… — Он помрачнел, отвернулся, к окну. — Только печатать их нельзя.
— Почему?!
— Потому что ссыльные… Или их родственники.
— Ссыльные? — удивленно переспросил я.
Понятие это в ту пору все еще было для меня чем-то историко-революционным. Ссыльные были при царе…
— А что вы удивляетесь? — Директор усмехнулся. — У нас места дикие… Вон у меня в столе лежат и рассказы, и стихи, и пьесы. Преотличные! И не знаю, чем мотивировать отказ авторам. Почитайте — увидите… Тут и сын известного некогда писателя…
Он раскрыл тумбу стола и начал вытаскивать наверх папки. На одной из них задержался.
— Вот, кстати, этот сын писателя Яна Ларри. Помните такого?
— Нет, — признался я.
— Неужто не читали в детстве «Приключения Карика и Вали»?
— Читал. В начальной школе. Автора не запомнил.
— Это книга Яна Ларри. Ленинградского писателя. А тут — превосходные рассказы его сына. — Директор потряс папкой. — Может, попробуете мотивировать отказ автору?
— А зачем? Сталин же сказал: сын за отца не отвечает.
— Это если с ним не живет! — жестко уточнил директор. — А при ссыльном отце — и сын по сути ссыльный. Оба они тут — в дачном поселке Свинзили. И кто на самом деле писал, — мы с вами не видели… Дело семейное… Как же это печатать? Нас тогда обоих… — И он выразительно перекрестил растопыренные пальцы.
Как-то областная газета поместила отповедь московскому стихотворцу. Он настойчиво слал в редакцию стихи, а они не нравились, и он возмущался, жаловался «наверх» и даже прислал специально по этому поводу написанные строчки:
— Странные какие-то строчки, — сказал я директору, отложив газету. — Знаменитый вроде поэт… Что-то тут не так!..
— Они их отредактировали, эти строчки? — директор улыбнулся. — Я это письмо в натуре читал. Давно — еще когда работал инструкторам в обкоме. Чего это они вдруг вспомнили?.. Там было так…
Он стряхнул пепел с папиросы и продекламировал::
— Теперь сходятся, — согласился я. — А кто это — Караханова?
— Была в редакции такая дама. — Директор улыбнулся — грустно и как-то вспоминающе. — Она заведовала отделом культуры и заворачивала ему стихи. А на язык она остра! Вот поэт и обиделся… Знал бы ее — может, не написал бы этих строк.
— А где она сейчас?
— В лекционном бюро работает…
— Почему же искалечили эти строчки?
Директор вдруг замкнулся, сухо ответил:
— Ну, нет человека в газете… Зачем упоминать?
Осенью уехал на запад редактор областной газеты. Ему дали газету в центре России, и он уезжал довольный и, прощаясь, приглашал всех заглядывать к нему туда — в большой и теплый город.
В редакторский кабинет переселился бывший заместитель редактора — человек высокий, на вид могучий и суровый, а на самом деле очень больной и застенчивый.
По воскресеньям я часто встречал его в центральном книжном магазине. Редактор терпеливо рылся в букинистическом развале, близоруко поднося книжки к самым глазам. Был он ленинградец, эвакуированный в здешние края в самом начале войны и застрявший тут на всю жизнь. Из-за больных легких врачи не рекомендовали ему менять здешний сухой воздух на влажный ленинградский. Там, на его родине, его ждала бы быстрая смерть.