— Сотрудник самый рядовой. И учреждение — инфекционная больница. Правда, мы — база одной из городских академий. Теперь ведь что ни институт — академия. Вот, пригласили на международную конференцию, которая в Москве проходила. Все расходы несет принимающая сторона. Пригласили мою шефиню, профессоршу, а она отправила меня.
— А вы — тоже профессорша?
— Нет, — рассмеялась Наташа, — я — кандидатша.
— Значит, вы — любимица начальницы?
— Пожалуй, — усмехнулась Наталья Николаевна. — Только в нашей системе кто любимец? Тот, кто воз везет и есть не просит. У нас на отделении таких любимцев — весь персонал. Вот шефиня, как опытный психолог, наблюдает: кто на грани срыва, того на конференцию какую-нибудь — немного отвлечься. Иначе не выдержать.
— Значит, вы были на грани срыва? — неосторожно спросил Саша.
Наташа замолчала, опустила темные ресницы.
— Все нормальные люди бывают иногда на этой грани, — тихо ответила она. — А вы разве не бываете?
— И я бываю, — ответил Саша и опять вспомнил Володю Фрязина… — Послушайте, сегодня уже двадцать девятое? Ну да, — подтвердил он, глянув на свой «Ориент». — Вот, сорок дней, как мы похоронили товарища. Молодого парня, замечательного. И у меня, вы знаете, чувство вины, как будто лично я его не уберег. У него мама осталась. Ведь как это ужасно — хоронить своих детей. И девушка осталась, которую он любил, и у них уже детей не будет. Вы простите меня, — смешался Турецкий, — вы, наверное, спать хотите, а я вам мешаю разговорами своими дурацкими.
— Нет, — ответила Наташа. — Во-первых, я в поездах все равно не сплю, а во-вторых, в нашей сумасшедшей жизни поговорить по-человечески совершенно некогда. И если такой разговор возникает — ведь это дорогого стоит, правда? Что при этом бессонная ночь? Ерунда! Я, кстати, бессонные ночи переношу легко: привыкла к ночным дежурствам.
— Ну и слава богу, — облегченно вздохнул Александр. — Я тоже достаточно ночная птица. Наташа! У меня с собой коньяк есть, давайте помянем моего товарища, вы не против?
— Я не против, — мягко улыбнулась Наташа. — Давайте-ка я ужин организую. А вы пойдите покурите, если хотите.
— Нет, лучше я вам помогу, — ответил Саша, боясь выйти из купе и потерять возникшую атмосферу тепла и доверительности.
Наташа достала из сумки несколько симпатично разрисованных одноразовых тарелок, салфетки, бутербродницу, из которой был извлечен солидный пучок зелени.
— Ого, какая экипировка, — удивился Саша.
— Тарелки всегда вожу с собой в командировки, — словно смутившись, стала объяснять она. — Вечером в гостинице захочется перекусить, так не на газетке же. А зелень просто очень люблю, вот и забрала остатки, не выбрасывать же красоту такую.
Действительно, нежные листья кинзы, тугие стебли петрушки с густой кудрявой шапкой, красноватый базилик не допускали возможности быть забытыми в пустом гостиничном номере.
Саша разрезал пластиковые упаковки, нарезал ломтиками булочки. Наташа извлекала аппетитную продукцию никому не ведомого ОАО «Вагрес», раскладывала ее по тарелкам, украшая зеленью и приговаривая:
— Так, йогурт оставим на утро, колбасу давайте сюда, а сыр вот на эту тарелку положим.
Все это они проделывали так слаженно, словно прожили вместе не один год. Руки, ограниченные в движениях маленьким пространством купейного столика, то и дело соприкасались, и от каждого прикосновения ее прохладных пальцев у Александра гулко бухало сердце.
— А вы часто в командировки ездите? — поинтересовался он, чтобы отвлечься от своих ощущений.
— Да, довольно часто. Бывает, на эпидемические вспышки вызывают, я уже говорила, я — врач-инфекционист. Конференции случаются. Потом, мы сами ездим с лекциями. Поскольку я человек свободный, ничем не связанный, то и езжу чаще других.
«Свободный! Ничем не связанный!» — радостно высветилась в сознании Турецкого прямо-таки кумачовая надпись. И в ушах как будто даже зазвучала бравурная музыка.
«Спокойно, мужик, — опять попытался он остановить себя, — это она не связана, а ты даже очень связан. Тормози, тормози, Турецкий».
— Я, пожалуй, выйду все-таки покурю. Заодно и мусор выброшу, — сказал он, собирая со стола пустые упаковки.
Наташа внимательно посмотрела на порозовевшего «важняка» и, опять чуть насмешливо усмехнувшись, разрешила:
— Идите.
Неизвестно, каким образом старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России боролся в тамбуре с захлестнувшим его половодьем чувств, но в купе Турецкий вернулся внешне спокойным, со свойственным ему обычно цветом лица.