Нет, конечно, жили в России люди, к которым можно было бы применить определение «бескорыстный». И то — в определенной, с точки зрения Константиниди, степени. Но самого Георгия Георгиевича вовсе не привлекали судьбы, скажем, братьев Морозовых или Сергея Щукина, отдавших свои изумительные художественные сокровища неблагодарной родине, а взамен, как и следовало ожидать, получивших полное забвение, да судебные процессы наследников, которые, разумеется, государство проигрывать не собиралось.
Однажды ради праздного любопытства, а также для утверждения собственной точки зрения на подобные вещи, перелистал Георгий Георгиевич несколько энциклопедических словарей и пару громоздких томов Большой Советской Энциклопедии — и что же? Ну конечно, не нашлось места в памяти народной ни Сергею Ивановичу Щукину, ни Дмитрию с Иваном Морозовым. Правда, отыскались-таки несколько однофамильцев — один среди Морозовых оказался Павликом, а второй, и даже Иван, — первым секретарем обкома партии на земле коми! Не желал бы себе такой судьби-нушки Георгий Георгиевич Константиниди. У него, считал он, иная перспектива.
Уж на совсем, как говорится, крайний случай он мог бы, подобно Филиппу Леману, завещать свою коллекцию тому же Метрополитен-музею. И как у известнейшего американского банкира, глядишь, — чем черт не шутит! — экспонировалась бы в отдельном павильоне коллекция и Георгия Константиниди, собранная из полотен французских импрессионистов и русского авангарда начала века. Она ведь того достойна!
Но со страстью коллекционера в его душе вечный спор вела другая страсть — коммерсанта. Видимо, имеющая истоки в далеких предках, некогда избороздивших в поисках торговой удачи все Средиземное море.
Святое отношение к искусству не мешало ему понимать истинную материальную ценность живописных и графических произведений. Он с наслаждением приобретал то, что ему представлялось необходимым для себя, но с не меньшим удовольствием старик и продавал их тем, кто, подобно ему, всерьез относился к делу. Именно к делу, безо всяких телячьих нежностей. И тоже немало преуспел в этом.
Вот и в своей дочери стремился он развить подобные чувства. Но сластолюбивая, похотливая кобыла Ларка, прости Господи, всю свою сорокапятилетнюю жизнь, кажется, только и была озабочена лишь одним — удовлетворением собственной плоти. В кого такая уродилась? Не мог понять Георгий Георгиевич, ибо и сам он, и его супруга ничем подобным не отличались и прожили нормальной супружеской жизнью почти полвека… И он решил предоставить дочери жизнь иную, с совершенно другими возможностями, полагая, что тогда у нее могут наконец возникнуть и другие потребности. И практически все уже было к тому готово, но возникли эти идиотские осложнения.
Не за жизнь дочери боялся Константиниди, с ее-то бойцовскими качествами похитители-насильники сами быстро превратятся в импотентов. Да и вряд ли от них будет исходить инициатива. В другом была неприятность: драгоценное время уходило, а его не купить ни за какие деньги.
В глубине сейфа, который имел форму обыкновенного двухтумбового письменного стола старинной работы, под специальной тайной крышкой хранилось то, что являло собой действительный итог всей его жизни. Там находились всякие необходимые документы, в том числе заграничные паспорта, кредитные карточки нескольких крупнейших европейских банков, где в одном из сейфов под секретным шифром хранились те полотна, которым, по убеждению старого коллекционера, не было никакой нужды красоваться на стенах его квартиры, ну и еще одна небольшая папочка с десятком рисунков, цены которым, фигурально выражаясь, не было, хотя она определенно была, и даже очень твердая. Но это совсем другая история, о которой он когда-нибудь расскажет дочери. Когда уже все устроится окончательно. А может, и не расскажет, потому что хоть и любопытная эта история, но страшноватенькая. Незачем девочку пугать на сон грядущий… Да, для Георгия Георгиевича она навсегда останется девочкой с золотой головкой и пышным сиреневым бантом а-ля Ренуар.
Константиниди погладил ладонью лакированную поверхность стола, по-птичьи склонив голову, словно прислушиваясь к тому, чем дышит нутро сейфа. При этом стрекозиные стеклышки его пенсне, косо сидящие на носу, отбрасывали в угол комнаты яркие солнечные блики — зайчики, которые в детстве любила ловить ладошкой маленькая Ларочка…
Однако же с минуты на минуту должен последовать звонок от похитителей. Значит, пора становиться в позу убитого горем старика, но такого, с которым им спорить бы не стоило, ибо очень силен еще старик и многое может. Надо все разузнать, а дальше, как выражается любезнейшая Александра Ивановна, все станет делом ее милицейской техники. Вот, кстати, и выяснится, какую роль играет Вадим во всей этой гнусной комедии.