Всю жизнь Габриэль был такой снежинкой. Его бросало из стороны в сторону по чьей-то прихоти, он был лишь инструментом в чужих руках и ведь верил, что сам принимает решения. Это пора было прекратить. Пора было смыть с огрубевших рук чужую кровь. Теперь Габриэль нисколько не сомневался в том, что это возможно. У Тэниэрисса ведь получилось.
Матье сидел спиной к двери, закутавшись в меховую накидку. Он не стал затапливать старую потрескавшуюся печь, потому что не считал важным разжигать жизнь в этом одиноком заброшенном месте. Матье вообще не умел приносить тепло. Он всегда был груб и холоден, и лучше всего об этом было известно Дафне. Со стороны Габриэлю казалось, что это она от него отгораживается, а Матье любит её. Но что на самом деле? Он обманывал её, чтобы использовать? Или у него уже много лет назад были какие-то планы на её племянника?
Габриэль должен был верить Дафне. Всегда ей верить.
Когда Габриэль вошёл в дом, тяжёлая перекосившаяся дверь закрылась за ним. Матье не выглядел встревоженным. Он обернулся и только слегка приподнял брови от удивления.
— Я ожидал увидеть другого человека.
— Она не придёт.
Белламон убрал за ухо короткую прядь волос и остался сидеть за столом, сцепив пальцы в замок.
— Значит, и девчонка предала меня.
— Тебе ли говорить о предательстве?
Его глаза тускло блестели в полумраке, и Габриэлю казалось, что в них нет ни капли ярости и злости — только глубокое отчаяние и тоска. Голос Матье звучал тихо и спокойно, дыхание оставалось ровным. Ничто в этом человеке не говорило о страхе и волнении. Он нерушимо верил в свою правоту.
— Ты всегда был мне очень дорог, Габриэль, — признался он, и Рэл не услышал в его словах обмана. — Я считал тебя… едва ли не сыном. Думал, что Дафна и ты сможете стать мне семьёй. Но вы оба от меня отвернулись. Вы стали такими же, как все они. У меня не оставалось выбора.
— Я говорю не об этом. — Габриэль сделал шаг навстречу и бросил ему тряпичный свёрток. Матье не стал его разворачивать. Он и так знал, что внутри. — Ты убил моего отца. Как ты мог после этого считать меня и Дафну своей семьёй?
Матье вдруг повысил голос:
— Он сам сделал свой выбор! Я думал, что Дамир поймёт меня, ведь когда-то он помогал Кэмлорнскому Охотнику. Но он выбрал сторону Люсьена и за годы в Тёмном Братстве стал таким же. Он убивал, убивал, убивал… он стал не просто его Душителем, он стал его лучшим другом. Мне не оставалось иного.
— Если у тебя какие-то давние счёты с Люсьеном, почему должны страдать другие? У Кэмлорнского Охотника хотя бы была простая и понятная цель. В чём твоя цель?!
Рэл сделал ещё несколько шагов и остановился перед Матье, решительно смотря на него сверху. Он не мог простить его. Не мог.
Белламон вдруг успокоился и вернул раскрывающийся кинжал.
— Это твоё. Наследство от Дамира.
Пальцы судорожно сжались на мягкой ткани.
— Ты убил его его же кинжалом?
Матье безразлично пожал плечами, не видя в этом ничего скверного, и Габриэль коротким выпадом, без замаха ударил плоской частью эфеса по лицу. Кусок ткани вовсе не смягчил последствия. Белламон рефлекторно отвернулся и зашипел от внезапной боли, его левую скулу раздробило до крови. Рэл, совершенно ясно осознавая свои действия, схватил Матье за плечи, швырнул на пол и, положив отцовский кинжал на стол, вытащил из ножен меч.
— Повернись лицом к стене и лучше не сопротивляйся. Умрёшь достойно.
Матье нашёл что-то смешное в эти словах, однако приказ выполнил. Он даже завёл руки за голову.
— Умереть достойно? — Теперь его голос звучал ядовито. — Как умерла твоя мама, Габриэль? Дамир заслуживал смерти, веришь ты в это или нет. А она? Её смерть была достойной?
— Ты не имеешь права говорить о ней.
Он обернулся.
— И всё-таки. Разве она заслуживала смерти?
Габриэль был не намерен обсуждать с ним такие темы. Он пришёл сюда, чтобы убить этого человека так же хладнокровно, как он убивал на Арене или по приказам Тавэла и Леонсии. Только сейчас это было тяжело. Тяжело убивать человека, которого знал столько лет.
Матье не собирался покорно сдаваться.
— Я уверен, что нет, — сказал он, когда Габриэль промолчал. — Моя мама тоже не заслужила смерти. Она умерла ночью. Даже не проснувшись. Незнакомец пришёл в наш дом и отрубил ей голову. Это была достойная смерть?
Габриэль понял, что Матье хотел сказать. И всё-таки зачем-то уточнил:
— Так Тёмное Братство убило твою мать?
— Человека, который совершил это, зовут Люсьен Лашанс. — Видя, что Габриэль его слушает, Матье не побоялся обернуться и опустить руки. Габриэль заметил это. — Он пришёл в чужой дом и на глазах ребёнка обезглавил его спящую мать. И такого человека ты называешь своим другом? Этому человеку ты веришь?
— Я понял тебя, — кивнул Рэл. — Мне жаль, что с тобой это случилось. И Люсьен в самом деле не тот человек, дружбой с которым можно гордиться. Но ты, как никто другой, должен меня понять: сейчас я вижу перед собой человека, убившего моего отца.
Матье снова вспылил:
— Ты глупец, Габриэль! Это твой отец был убийцей. Он убивал отцов других детей, убивал матерей, а ты стремишься идти по его стопам! Опомнись, пока ещё не поздно. Неужели ты не можешь понять этого?
Габриэль не опускал меч.
— Не могу. Для меня мой отец в первую очередь был отцом.
Белламон зарычал обезумевшим диким зверем и резко подался вперёд. Он намеревался сбить Габриэля с ног. Рэл устоял, однако, когда меч опустился вниз, остриё лишь прочертило глубокую полосу в деревянном полу. Габриэль мгновенно обернулся. Матье уже стоял за его спиной в полный рост, и его клинок уверенно выходил из ножен, чтобы в следующий миг отбить настойчивую атаку снизу. Сталь столкнулась, заливисто зазвенела, играючи прошлась вибрацией по рукам и молниеносно отпрянула, чтобы тут же соприкоснуться вновь.
Габриэль увёл оружие в сторону и прочертил лезвием блестящую вертикальную полосу. Матье был вынужден отступить на шаг, но клинок неосторожно распорол рукав его дублета. Ещё бы немного — и лезвие могло бы вскрыть запястье. Но Матье везло. Он направил меч скользящим ударом по животу, увидев в этом прекрасную возможность покончить с поединком. Габриэль ушёл вправо пируэтом через ведущую руку, что придало оружию ещё большую силу. Будь Матье ближе — отсекло бы голову. Матье оказался достаточно далеко, но клинок Габриэля был длинным и превосходно заточенным, и даже лёгкая царапина остриём могла быть фатальной. Поэтому Матье нагнулся назад, увеличивая свои шансы остаться в живых, и Рэл пнул в него стоящую рядом табуретку. Белламон с большим трудом удержал равновесие. Этого промедления вполне хватало для неточной промежуточной атаки. Меч скользнул по плечу, без труда прорезая прочный кожаный дублет. Белая сталь стала глянцево-алой.
Матье не придал значения этой ране. Как никто другой он умел превосходно терпеть боль.
Он начал обходить Габриэля вдоль стены, делая мельницу мечом. Напугать этим не получилось, но приходилось держаться поодаль и ждать, когда Матье первым решится на атаку. Готовиться следовало к самому неожиданному. Так и вышло. Белламон, вдруг прекратив вращать клинок, резко выбросил вперёд руку и разжал пальцы. Острая сталь, совсем не предназначенная для метания, тем не менее стремительно полетела вперёд, и Габриэль мгновенно уклонился, пропуская оружие слева от себя.
Матье был быстрым и опасным. Он бросил свой меч, чтобы отвлечь Габриэля, а сам пошёл на него, на ходу доставая из-за спины длинный зазубренный кинжал. С кинжалом против меча — безумие, но Матье всегда был безумцем. Он не позволял Габриэлю ранить себя, уходил то вправо, то влево и неумолимо приближался. Когда он оказался достаточно близко, Габриэль всё же допустил ошибку. Ударил со слишком большим замахом, и Матье остановил атаку, перехватив его предплечье. Зазубренный кинжал нацелился в запястье, но Габриэль тоже схватил Белламона за руку. Они стояли друг против друга, сцепившись, и становилось ясно, что поединок выиграет тот, кто первым что-то предпримет.