Столько времени прошло, а Габриэль до сих пор мыслил как гладиатор.
Тем не менее он предпринял первым. Он отпустил свой меч. Клинок упал на пол, зазвенел, и Габриэль завёл освободившуюся руку сверху, над предплечьем Матье, крепко сжал его пальцами и, отпустив руку с кинжалом, ловко вывернул. Громко хрустнули суставы, Матье закричал. Габриэль, оказавшись за спиной, тоже выхватил кинжал и уже считал, что выиграл эту битву.
Но Матье как никто другой умел терпеть боль.
Вопреки любому здравому смыслу, он развернулся вправо, ещё больше повреждая растянутую руку, перехватил кинжал лезвием назад и всадил его чуть ниже ключицы. От боли перехватило дыхание. Габриэль вмиг отпустил повреждённую руку Белламона, согнулся, с ужасом понимая, что тело перестаёт слушаться — правая рука отнялась мгновенно, и пальцы разжались.
Матье с ненавистью выхватил своё оружие, и острые зубья разодрали глубокую рану, нанося ещё больше повреждений. Перевес сил явно был не в пользу Габриэля. Он умел управляться не ведущей рукой, но шансов против вооружённого кинжалом безумца было мало.
Габриэль отпрыгнул от пролетевшего перед ним кинжала, пригнулся, оказываясь сбоку, и почти сумел дотянуться до своего оружия. Матье не был глуп и сразу понял, на что именно надеется парень. Носком сапога он легко отбросил кинжал к стене — туда, где валялась сломанная табуретка и громоздились мешки с овечьей шерстью.
Рэл не побежал за ним. Повернулся спиной к этой стене и начал медленно пятиться, уклоняясь от зазубренного кинжала. Матье, конечно, понимал, чего он хочет добиться, но уже не беспокоился. Остановившись рядом с мечом Габриэля, он нагнулся, и Рэл, не собираясь позволять этого Белламону, бросился на него.
Зазубренный кинжал вошёл куда-то в брюшную полость. Габриэль сам налетел на него и уже даже не почувствовал боли. Этот поединок он сможет пережить только чудом.
Матье оттолкнул Габриэля сильным пинком, заставив его спиной напороться на острый угол стола, и всё же поднял изящный тонкий клинок из прочной коловианской стали. Остриё собственноручно выкованного меча смотрело точно в грудь. Габриэль очень хорошо знал, как идеально заточен этот клинок. Сам затачивал.
Пальцы нащупали за спиной мягкую ткань.
— Не сопротивляйся, — хрипло прошипел Матье, приближаясь. — И хотя бы умрёшь достойно.
Габриэль знал, что атаковать прямым выпадом Матье не станет — слишком неудобно. Скорее всего он обрушит удар сверху. И он угадал. Матье сделал небольшой замах, и Габриэль успел увернуться от сокрушительного удара, но длинный меч вдруг оказался снизу и подсёк ноги. Габриэль рухнул на колени.
И внизу живота разлилось что-то тёплое, обжигающее всё внутри. Меч легко прошёл сквозь тело, но Габриэль опять не почувствовал боли — настолько сильной она была. Матье смотрел на него сверху, и в его жестоком взгляде не было ни страха, ни сожаления — только холодная всепоглощающая ненависть. Габриэль же смотрел на него спокойно и уверенно. Этот поединок он сможет пережить только чудом, но он точно не отдаст Матье победу.
Он заставил себя сделать рывок вперёд и вскинул руку, сжимающую отцовский кинжал. Лезвие с отстёгнутым остриём не пронзило бы кожаный дублет, но Габриэль направил его в уже нанесённую рану, туда, где одежды были распороты мечом. Четырёхгранный раскрывающийся клинок вошёл в тёплую плоть, пальцы надавили на удобную кнопку у эфеса, и Матье закричал. Это было куда страшнее его зазубренного кинжала.
Габриэль дотянулся до своего кинжала, выкованного ещё в Корроле. Он знал, куда нужно бить, чтобы ноги парализовало, — доводилось испытывать на себе, — и уверенным сильным движением нанёс прямой удар снизу.
Матье пытался удержаться за край стола, но боль была до того острой, что вся нижняя часть тела онемела. Он упал рядом, прямо на мешки с шерстью. Рэл в тот раз почти сразу потерял сознание. Матье же держался слишком хорошо.
Габриэль собрал последние силы.
— Моя смерть будет достойной, — прошептал он, — если я отправлю тебя в Пустоту.
Габриэль собрал последние силы и коснулся ладонью старого мешка, поджигая его огненным заклинанием. Свалявшаяся шерсть вспыхнула мгновенно, жадное пламя быстро перекинулось дальше, и лучше бы Матье всё-таки потерял сознание.
Габриэль сумел вытащить из тела меч. Сил подняться уже не нашлось.
========== Эпилог ==========
Он редко видел её улыбку. Она всегда была излишне строга к нему, скрывала эмоции за холодностью и сдержанностью и никогда не веселилась. Но она не была бездушной. Порой, когда он увлекался чем-то, ничего вокруг не замечая, она смотрела на него с той нежной любовью, какой достоин лишь сын, и в такие моменты её лицо словно вспоминало, как улыбаться.
Сейчас всё было неправильно. Родители не должны хоронить своих детей.
Пусть Дафна и не была ему матерью, она всегда думала, что это ему придётся хоронить её. Не наоборот. Ему вряд ли пришлось бы о чём-то сожалеть. Она же сожалела о многом. В первую очередь о том, что так редко ему улыбалась.
Проклятые свечи коптили на алтаре, и Дафна не выдержала — потушила их одну за другой, чтобы больше не видеть ненавистного пламени, а потом заплакала. Она давно привыкла, что Богам плевать на неё, но почему они не помогли ему? Он никогда не был таким, какими были она и её брат. Габриэль никогда таким не был!..
Добрые сильные руки заставили её подняться. Тэниэрисс притянул её к себе и крепко обнял, позволяя ей быть слабой. Перед ним всё равно не получалось притворяться. Слишком многое он знал и через многое прошёл.
— Габриэль пришёл ко мне однажды… — тихо проговорил эльф. — Это была тяжёлая ночь для него, и он осмелился рассказать мне о том, что его тревожило. Мы говорили о жизни и смерти. Он признался, что отнял столько жизней, что давно сбился со счёта. Убивал мужчин, женщин и детей… — На долю секунды Дафна разозлилась на Тэниэрисса, подумав, что он собрался в чём-то обвинять его. Но потом альтмер неожиданно продолжил: — А ещё он признался, что убивать привык. Это куда легче, чем дарить жизнь, ведь такому, как он, дарить жизнь — страшнее, чем отнимать. И он всегда боялся этого, потому что раньше не встречал женщину, с которой задумался бы о таком. — Дафна молчала и слушала. — Меня заинтересовало, как он сказал об этом, и я спросил, есть ли у него теперь такая женщина. Габриэль побоялся отвечать мне. В ту ночь я убеждал себя, что растолковал его молчание неправильно.
Тэниэрисс отпустил её, приподнял лицо за подбородок и заглянул в заплаканные глаза.
— Но я понял всё правильно. Габриэль полюбил Элисаэль. И как бы часто он ни ошибался, ради неё он был готов измениться. С ней говорить мне не пришлось — по одному взгляду всё становилось понятно. Тогда я принял Габриэля как своего сына. Я знал, что ему было предначертано стать частью моей семьи.
Он усадил Дафну на скамью и опустился перед ней, продолжая смотреть в глаза. Дафна молчала и слушала.
— Кто бы он ни был. Простой путешественник, воин на чьей-то службе или наёмный убийца. Он стал частью моей семьи. А вместе с ним и ты стала моей семьёй, Дафна. Кто бы ты ни была: могущественная чародейка или опасный вампир.
Тэниэрисс взял её руки в свои ладони.
— Я знаю, как непросто тебе сейчас, но я молю тебя: давай останемся сильными ради наших детей. Элисаэль третий день не может прийти в себя. Она любила Габриэля, и, поверь мне, сейчас рядом с ней должен быть не я. Сейчас рядом с ней должна быть женщина. — Видя, что Дафна по-прежнему не понимает его слов, Тэниэрисс вкрадчиво повторил: — Она любила Габриэля. И ради неё он нашёл в своём сердце достаточно храбрости, чтобы подарить этому миру жизнь.
Дафна подняла глаза. Ей показалось, что погашенные свечи на алтаре снова вспыхнули ярким пламенем.
2020 год.
*
К слову, таких, как я, уже не спасти.Это моя расплата за все грехи. Тьма заполняет дымом холодный дом
(мне ведь уже и дышится здесь с трудом),
я открываю сердце навстречу боли.Пахнет горелой плотью,Горелой кровью. Мне не спастись от Бездны и от огня.Пламя — вокруг. А Бездна — внутри меня.