– Ты сам скзал, что мой мозг не пстрадал, – огрызнулся я, изо всех сил прижимая ирландку к столу.
– Думаю, научное объяснение состоит в том, что там нечему было страдать.
Бен опять раскрутил ручку аппарата и приложил провод к коже. На этот раз я руки не разжал, хотя от страха мне хотелось завыть. Тело выгнулось дугой, но больше ничего не произошло. На третий раз – то же самое. Бен устало отложил провод.
– Нет. У меня была теория, что воздействие электричества на тело сразу после смерти вызовет возобновление сердечных сокращений, но… То ли мы все равно упустили время, то ли генератор недостаточно мощный, то ли она потеряла слишком много крови. – Еще пару секунд он грустил, а потом глаза за стеклышками загорелись интересом. – Остается вернуть ее тем способом, который у меня уже получался. С твоей помощью все будет гораздо быстрее! И ты будешь сохраннее, если посидишь тут вместо того, чтобы где-то шляться.
Я открыл рот, чтобы возразить, но промолчал. В реке я чувствовал себя таким одиноким, и по сравнению с этим заниматься хоть каким-то делом в компании живого человека казалось неплохой идеей. К тому же Бен так забавно суетился и с такой гордостью бормотал о своем научном прорыве, что я сказал:
– Делаю тбе одлжение.
– Ну спасибо. Ты весь мокрый, переодеться не хочешь? Серьезно, зачем ты мылся? Ты не потеешь, тебе это больше не нужно.
Вот уж радость! Я вспомнил мучения с застегиванием пуговиц и помотал головой. Буду ходить мокрым. Надеюсь, простудой заболеть мне теперь не суждено.
Следующие несколько часов были, пожалуй, самыми интересными и самыми ужасными в моей жизни. Помощи от меня было немного – подавал Бену какие-то таинственные предметы, держал то или другое, несколько раз поправил ему пенсне, когда оно начало съезжать, а руки у него были заняты. И все же я был так сосредоточен, что печалиться стало некогда, особенно когда увидел, что представляет собой человеческое тело изнутри.
Неприкрытая правда жизни поразила меня в самое сердце. Мне должно было стать жутко, но в моем плачевном положении все эти неприглядного вида органы показались мне завораживающими. Как странно, что благодаря им человек ходит, чувствует, может, даже любит кого-то! Все органы были неподвижны, но, когда Бен с помощью каких-то устрашающих трубок тут и там влил в сосуды прозрачный раствор, разбавив тем самым кровь, внутреннее устройство тела стало выглядеть немного живее, словно увядающий сад, который полили.
Раньше мне казалось, что все, кроме аристократов, влачат жалкую жизнь, полную унылого плебейского труда, но тут я впервые подумал: врачом быть, наверное, приятно. Спасаешь людям жизни, все тебе благодарны, да и на могильном камне, когда умрешь, есть что написать.
«Здесь покоится Джон Гленгалл, великий лекарь. Прожив всего семнадцать лет, он успел изобрести лекарства от самых разных смертельных болезней и покрыть себя вечной славой». Я мечтательно вздохнул. Даже жаль стало, что я ничем особенным не занимался: вдруг во мне правда дремлет гениальный врач? Меня ведь не стошнило, когда Бен зашивал рану у ирландки на боку! Надо будет попробовать себя на этом поприще, когда оживу.
– Потрясающе сильные сосуды, – бормотал Бен, изучая какие-то мелкие ветвления в глубине тела. – Удивительный экземпляр! Какое варварство, что жизнь столь здорового организма прервали так рано. Люди – глупцы.
Я поправил ему пенсне, окончательно решив, что он меня убивать не стал бы. Бен аккуратно зашил тело, снова приведя его в пристойный вид, протер мокрой тряпкой и сказал:
– Ну все. У моего раствора очень высокая электропроводимость, с ним должно сработать.
Я поправил одежду на ирландке. Конечно, я только что видел в таких подробностях, в каких редко выпадает шанс, но это не отменяло того факта, что тело – тоже человек и не должно валяться в распахнутой одежде. Сказать по правде, до сих пор мне не доводилось видеть полуобнаженных девушек, но никакого приятного чувства, о котором пишут в романах, я не испытал. Лишаясь души, человек сразу теряет привлекательность и становится просто телом, требующим уважения.
– Оставь небольшой открытый участок кожи, – сказал Бен, косившийся на мои усилия со странным, почти одобрительным выражение. Затем, поколебавшись, вдруг протянул мне провод. – Когда скажу, резко прикладывай. Только держи окончание провода как можно дальше от себя, ты пока мокрый.
Он еще ни разу не доверял мне сделать что-либо самому, и я почувствовал себя неуместно польщенным. Бен начал крутить ручку аппарата. Я, волнуясь, двумя руками сжал провод.