Я схватил пустой ночной горшок, вскочил на стол и забарабанил по горшку мечом. Ну и шум поднялся! Просто диво!
– Лаклан! Ивайн Лаклан! – заорал я во всю силу легких.
И тогда в спальных нишах проснулась жизнь. Сонные, проклинающие всех и вся мужчины выкатывались из соломы на кроватях и хватались за оружие.
– Прекрати этот адский шум, – прорычал один из них. – Что стряслось? И какого черта… Кто ты такой?
Я прекратил барабанить мечом по жестяному горшку.
– Ты Ивайн Лаклан? – спросил я.
– Да, черт тебя побери! А ты кто?
Я смерил его взглядом. Он был не такой рослый, как Каллан, к счастью, но все же выше меня, а его обнаженный торс был мускулистый и сильный. Но Каллан учил меня, что воля и умение куда важнее мускулов.
– Мое имя Давин Тонерре, – ответил я и произнес маленькую речь, что готовил на всем пути из Баур-Кенси: – А раз ты, негодяй и подлый предатель, нанес моей матери рану, я вызываю тебя на поединок!
Наступила мертвая тишина. Ивайн Лаклан смотрел на меня холодным взглядом.
– Возьми свои слова обратно, парень! – сказал он.
Я покачал головой.
– Каждое слово – правда, – сказал я. – И никто не смеет стрелять в спину моей матери!
– Я слыхал эти враки еще раньше, – медленно произнес он. – От вестника из Кенси-клана. Почему Кенси внезапно пожелали враждовать с нами, мне неведомо… Но это ложь, проклятая ложь! Я никогда не поднимал руку на женщину, заруби себе это на носу, щенок ты этакий, а не то нам с тобой придется встретиться в Железном кругу!
Я не ожидал, что он тут же признает свою вину, но в том, как он бессовестно все отрицал, было нечто повергнувшее меня в еще большую ярость.
– Железный круг – единственное место, где я хотел бы встретиться с тобой, предатель! – прошипел я. – И да выйдет лишь один из нас живым оттуда!
Часто Железный круг всего лишь черточка, обозначенная на песке; а если мужей и оружия для этого хватает, то и круг, обозначенный мечами, воткнутыми в землю, да веревкой, натянутой от одного меча к другому. В Баур-Лаклане – знатный Железный круг из железных стержней, выкованных так, что они походят на мечи. А от одного к другому проходит тяжелая ржаво-коричневая цепь. Нарисованная ли черточка или выкованная цепь – это все едино.
Когда двое мужей входят в Железный круг, чтобы вступить в единоборство, они уже совсем в другом мире. Никто не смеет мешать им или прийти одному из них на помощь. А если оба добровольно и согласно закону вошли в этот круг, никому не дозволяется позднее мстить за то, что там произо-шло. Таким образом, если двое мужей – каждый из своего клана – бьются друг с другом, пусть даже убивают насмерть, кланы не вступают в войну друг с другом. Не будь Железного круга, происшествие, вызвавшее поединок, послужило бы причиной многих смертей, а так, в Железном круге, все обойдется одной или двумя жертвами.
Холодный взгляд серых, будто стальных, глаз неотрывно покоился на мне с той самой минуты, как мы вошли в Железный круг, хотя сигнал к единоборству еще не прозвучал. Мой живот превратился в маленький твердый ком, но мне стоило лишь подумать о матушке и о том, как близка она была к смерти, и я снова впадал в ярость. А жар ярости действовал благотворно.
По-прежнему было еще очень рано и так холодно, что видно было собственное дыхание, пар, что шел изо рта.
Все же верхняя часть туловища Ивайна была обнажена, и я тоже снял рубашку. Ясное дело, таков был обычай… Я повращал немного свой меч, чтобы согреться, повращал так, как научил меня Каллан. Ивайн лишь молча стоял, не спуская с меня глаз. Возможно, он не думал, что ему самому необходимо согреться, чтобы сразить такого щенка, как я. Вокруг нас, вне круга, стояло примерно тридцать молчаливых зрителей – все из Лакланов, из их клана. Это заставило меня оценить цепь – я понимал, что ни у кого из них не было желания помочь мне, но благодаря этой ржаво-бурой цепи они не могли помочь и Ивайну.
Вне круга стояла и Хелена Лаклан, опираясь на длинный черный посох. Седая и согбенная от старости, она проговорила неожиданно громко:
– Спрашиваю в последний раз!.. Можете ли вы разрешить спор на иной лад?
– Если он откажется от своей лжи, – пробормотал Ивайн.
Я только покачал головой.
– Ты, Ивайн Лаклан, ты стоишь здесь по своей собственной воле?
– Да!
– А ты не отступишься?
– Нет!
– Ты, Давин Тонерре, ты здесь по собственной своей воле?
– Да!
Голос мой звучал почти как всегда.
– А ты не отступишься?
– Нет!
– Тогда круг замкнут! То, что здесь произойдет, здесь и замкнется. Никому не должно ныне мешать, помогать или мстить!