– Вы…
Лафит прочел в моем взгляде то, чего я не смогла произнести вслух.
– С капитаном Фоулером произошел несчастный случай. Я думаю, что он и в самом деле сошел с ума, потому что, когда я освободил его от корабля и груза, он, размахивая передо мной пистолетами, стал кричать и грозиться убить меня. Пришлось немного успокоить его с помощью шпаги.
– Значит, он мертв, – медленно проговорила я.
– Рана была незначительной, но я решил, что лучше убрать его подальше, а на досуге подумать, что же с ним делать. К сожалению, к тому времени вы еще не просили меня убить его. Возможно, мне следовало принести вам его голову, – по губам Лафита скользнула усмешка, – но я сделал на свой лад: запер Фоулера в трюме его собственного корабля. Не я виноват в его смерти – думаю, он был действительно безумен и покончил жизнь самоубийством.
В тот вечер я сидел на веранде. Вдруг с южной стороны небо осветила вспышка. Я позвал Доминика и еще нескольких своих товарищей, и мы на двух лодках поплыли к кораблю, но было уже поздно: «Красавица Чарлстона» уходила на глубину со своим капитаном на борту.
Луна была полной, а небо ясным, и не заметить плывущего человека было невозможно. Капитан Фоулер уничтожил себя посредством воды и огня без постороннего участия.
На следующее утро у вас прошла лихорадка и вы произнесли свои первые слова. Вы просили меня убить мертвого, мадемуазель. Простите меня, мне не выпала честь убить его для вас.
Я молчала, подавленная его рассказом.
– Но жизнь продолжается, мадемуазель, и эта часть вашей жизни скоро закончится – тогда, когда вы сможете рассказать мне обо всем. Вам не кажется, что вы несете слишком тяжелую ношу? Не будет ли вам легче, когда вы поделите ее на двоих? – И не дожидаясь моего ответа, он сказал: – Пойдемте в дом, вы устали.
– Да, я устала.
Лафит наклонился, чтобы поднять меня. Я тронула его за руку.
– Господин Лафит…
– Да, мадемуазель?
– Меня зовут Элиза. Элиза Антуанетта Леонора Марианна Лесконфлер. Я… Я буду польщена, если вы станете обращаться ко мне по первому имени.
– Спасибо, Элиза. И вы можете звать меня Жан, если хотите.
На следующий день Лафит уезжал в Новый Орлеан по делам. Он собирался пробыть в городе неделю или чуть дольше. Лили решила, что к его возвращению я должна окрепнуть настолько, чтобы встречать его у порога и выглядеть, как она изволила выразиться, как черноокая красавица Сьюзи. Лили решительно шла к своей цели, следя за тем, чтобы я съедала все с аппетитом и каждый день удлиняла прогулки.
– Как приятно ходить по поверхности, которая не уплывает из-под ног, – говорила я. – Приятнее и гораздо проще.
Я узнала, что двое пиратов, отыскавших меня на «Красавице Чарлстона», были старшими братьями Лафита. Однажды они пришли меня навестить. Пьер, всего на два года старше Жана, был одного роста с братом, но крепче и смуглее. Он относился к своему платью на редкость безразлично: рубашку его, вечно грязная, местами была даже порвана, а на шее он носил нечто вроде красного в пятнах носового платка. Тем не менее даже в его небрежной манере одеваться было что-то притягательное. Доминик, самый старший из братьев, был мал ростом, левая сторона его лица была сильно обезображена пороховым ожогом. Он был очень широк в плечах и крепок. Внешне Доминик являл собой классический, известный из сказок, тип разбойника, но когда он улыбался и подмигивал, вся жестокость куда-то исчезала. Он носил маску злодея как рабочую одежду – чтобы спрятать доброе сердце. Именно ему я была обязана своим спасением.
– Ну что вы, мадемуазель, – ответил он на мою благодарственную речь, – для нас всегда приятно вызволить юную леди из беды. Позвольте сказать, вы сегодня выглядите прямо как солнышко. На этом острове никогда таких красавиц не бывало, верно, Пьер? Скажите, как вы вообще оказались на той посудине? Капитан получил по заслугам, думаю, Жан успел вам рассказать обо всем. Наш Жан прекрасно управляется с клинком, но он и говорить мастак, что вы, наверное, не преминули заметить.
– Заткнись, Доминик, – вмешался Пьер. – Дай девушке передохнуть. Не видишь, мадемуазель устала от твоих баек. Простите моего брата, мадемуазель. Он не получил образования, которое посчастливилось получить мне и Жану, и слишком много времени провел среди грубой команды морских разбойников…
– Ничуть не грубее тебя, Пьер!
– … которые не знают, как обращаться с дамами вашего достоинства.
Я с трудом удержалась от смеха.
– Благодарю, сударь, но я не нахожу ничего предосудительного в манерах вашего брата. Вы, верно, забыли, что и я провела много дней в весьма сомнительной компании и, боюсь, слегка подрастеряла достоинство.
– Неправда!
– Немыслимо! – хором запротестовали братья.
– Золото, – галантно заявил Доминик, – всегда будет ярко сверкать, если его поскрести хорошенько, даже если на нем лежала пыль столетий.
На сей раз я не удержалась и рассмеялась.
– Спасибо вам, Доминик. Я никогда не слышала ничего приятнее.
– У шпаги может быть два острых края, но у хорошего комплимента не должно быть больше одного. Хотя откуда взяться мозгам у такого… – заявил Пьер.
Глаза Доминика сверкнули.
– А кто ты, если не контрабандист и вор? Сопляк! Я водил за нос англичан, когда ты еще играл в солдатики!
– Может быть, – поддразнил брата Пьер. – Но ты хоть одного поймал?
– Ты еще смеешь спрашивать! Клянусь твоей костлявой задницей, я выпускал из них дух и бросал за борт так же играючи, как я скину тебя сейчас с балкона мадемуазель.
В мгновение ока Доминик сгреб младшего брата в охапку, и тот, несмотря на то что был выше на целую голову, беспомощно барахтался в его объятиях.
– Где? – быстро спросила я, надеясь, что смогу таким образом предотвратить кровопролитие. – Где вы рубали англичан, Доминик?
– Ну так как, бился я с англичанами или нет? Что скажешь, Пьер?
Пьер согласно затряс головой, и Доминик милостиво опустил его на землю. Тут я услышала историю братьев Лафит.
Братья родились на Гаити еще в то время, когда остров был французской колонией, до того знаменитого и кровопролитного восстания рабов, которое в 1799 году принесло черным независимость. Александр, старший из братьев, стал капитаном капера и, как было принято в среде таких, как он, взял себе новое имя – Доминик.
Доминик, как владелец частного судна, которому с разрешения властей полагалось нападать на коммерческий флот неприятеля, имел на борту официальный документ, дающий право грабить иностранные суда, главным образом испанские и английские, именем Франции. Само собой, война приносила доход, и младшие братья с радостью последовали за старшим в его опасном, но прибыльном деле.
Доминик промышлял во французских водах, где он снискал себе славу еще как канонир наполеоновского флота. Младшие братья присоединились к своему кузину, Рене Белушу, имевшему уже двенадцатилетний опыт каперства. Когда ситуация на Гаити стала критической, братья помогли многим выходцам из Франции покинуть остров и перебраться в Новый Орлеан. Там же братья заручились правительственными документами и приобрели собственный корабль.
С переходом Луизианы к Штатам ситуация изменилась. Америка была нейтральным государством, не вела, как Франция, войны с Англией, Голландией и Испанией. Следовательно, институт каперства был упразднен. Однако Жан, как и другие каперы, решил не бросать прибыльного, но ставшего нелегальным ремесла. Используя Луизиану как базовый порт, Жан и Пьер стали пиратами; Доминик, вернувшийся из Франции, вошел в семейное дело.
Пираты не должны были сдавать львиную долю награбленного, как это делали каперы, в казну, не платили налогов, вместо этого они сбывали товары оптовым торговцам в Новом Орлеане. Американские пошлины на импорт и эмбарго на судовладение, введенные в 1807 году, взвинтили цены на рынках. Пираты-контрабандисты, которых расплодилось к тому времени немало, вскоре поняли, что рынок практически пуст и у них готовы с руками оторвать любой товар. Стихийная конкуренция между пиратами заставляла сбрасывать цены, и вскоре для всех контрабандистов стало очевидно: необходима защита от стихийности.