Когда мы вошли, в комнате было тихо, за исключением веселого гомона попугайчиков-неразлучников леди Корделии, сидевших в клетке в углу. Думая, что меня никто не видит, я поднесла руку к волосам, пытаясь закрепить шпилькой непослушный локон.
– Юная особа, вы выглядите как вакханка. Вы специально так нарядились, чтобы озорничать в кустах?
Пожилая женщина вышла из тени позади клетки. Она шла вперед медленно, крепко сжимая шишковатой рукой трость из слоновой кости; но мне почему-то показалось, что она использует ее скорее как символ власти, чем как предмет, поддерживающий ее ослабшие ноги.
Вопрос, очевидно, был риторическим, а потому я и не пыталась на него ответить, а просто стояла, опустив руки, и наблюдала, как она, приблизившись, принялась осматривать меня с головы до пят.
Я воспользовалась случаем и тоже рассмотрела ее. Она была выше остальных Боклерков, а спина ее была такой прямой, что никакому шесту и не снилось. Голова высоко поднята, и хотя возраст и склонность к полноте сгладили ее черты, это не коснулось глаз. Они были черными и все еще красивыми той красотой, какой славятся глаза у сокола: зоркие и неумолимые. Нос также напоминал клюв, а подбородок был немного острым для того, чтобы казаться красивым. Очевидно, она никогда не была красавицей, но я легко могла представить ее в роли обаятельной дурнушки, способной привлекать к себе внимание хотя бы своей живостью.
– У вас хорошая осанка, – сказала она наконец. – Это говорит о твердых основах. Кто бы вас ни воспитывал, они знали, что делали.
– Меня вырастили мои тетки, – сказала я ей, выбрав более простую, официальную, версию. – Одна из них была доброй, другая – нет. Вторая пришивала мне на воротник листья падуба, чтобы я не опускала подбородок.
Она кивнула.
– Меня каждый день на время уроков привязывали к доске. Мой отец считал, что учеба дает девочкам лишь скрюченную спину, так что такой своеобразный корсет был единственной возможностью для меня получать образование. Вот так я и выучила Горация, – сурово закончила она. – А вы дитя Спидвелл, правильно? Я леди Веллингтония Боклерк. Можете называть меня леди Велли. Я не люблю церемониться, как вы уже и сами, несомненно, поняли.
– Вы любовались птицами, – сказала я, чтобы завязать беседу. Я указала на клетку, в которой попугайчики-неразлучники леди Корделии, Кратет и Гиппархия, неразборчиво болтали, глядя на нас.
– Милые создания, – сказала леди Веллингтония. – Но они ни на минуту не прекращают этот адский шум. Я как раз собиралась открыть клетку и запустить туда кошку. Или это жестоко? Может быть, стоит просто их задушить и разом покончить с этим?
Я не знала, что ответить, но мне на помощь пришел Стокер.
– Добрый вечер, леди Велли, – сказал он, галантно склонившись к ее руке. Он коснулся руки губами, и старая дама жеманно улыбнулась.
Затем она подставила ему напудренную щеку.
– Привет, мой мальчик. Поцелуй старушку, теперь в другую и еще пожми мне руку, как ты умеешь.
Стокер подчинился, а затем отошел, улыбаясь.
– Рад снова видеть вас, леди Велли.
– Ах ты проказник, – сказала она, постучав его веером по костяшкам пальцев. – Мы не виделись больше шести месяцев. Мне нравится твой новый питомец, – добавила она, кивнув в мою сторону.
Стокер прыснул, а я больно ткнула его под ребра.
– Ну все, хватит, – сказала я и повернулась к леди Веллингтонии.
– Мы со Стокером вместе работаем над проектом его светлости – открыть в Бельведере музей, доступный для публики, – сказала я ей.
Она закатила глаза.
– Какая бесславная идея. Кому нужно, чтобы публика шаталась по саду, разбрасывая повсюду обертки от сладостей, пустые бутылки и бог знает какой еще мусор?
– Вы не считаете, что у людей должен быть доступ к экспонатам, представляющим достижения человеческого ума: собраниям искусства и результатам исследований?
На ее губах заиграла легкая улыбка.
– Думаете, простого человека волнуют подобные вещи? Нет, дитя. Ему нужны полный живот, теплые ноги и крепкая крыша над головой. Но мне нравится ваш идеализм. Это очень обаятельно, только обещайте от него избавиться к тридцати годам. Женщина за тридцать не может позволить себе быть идеалисткой.
– Мне кажется, это очень цинично, – ответила я.
Она скорчила гримасу.
– Стокер, девочка считает меня циничной.
Стокер спокойно взглянул на нее.
– Девочка будет думать о вас еще хуже, когда познакомится с вами поближе.
Я замерла от такой грубости, но леди Веллингтония запрокинула голову и громко рассмеялась.