Я тоже поднимаюсь со стула и стою, как вкопанная, не в состоянии сдвинуться с места.
— Удачи тебе, — идёт и открывает мне дверь…
Глава 19
Я бегу по парку изнемогая от усталости, слабости и дикой боли в груди. От этой боли невозможно избавиться, нет никаких лекарств, ничего не помогает…
В лицо хлещет ветер и неприятная морось, но мне на них плевать. Бегу подгоняемая злостью и безысходность.
Не знаю, что мне делать…
Перед глазами потемневшая от осенней сырости дорожка, с изредка лежащими на ней листьями, давно потерявшими свой яркий окрас и превратившиеся сейчас в невзрачную, противную субстанцию.
Ненавижу осень…
Сил почти нет, но ноги автоматически выполняют механические движения, приятно амортизируя на мягкой беговой дорожке.
Мне нужно думать о своей безопасности, но я снова и снова думаю о нём и его «корове».
Это невозможно…
Разве можно так отдаваться кому-то и в тоже время принадлежать другой? Он никогда для меня себя не жалел. Я чувствовала его любовь, каждой клеточкой своего тела. Невозможно так притворяться.
Или возможно?
Меня разрывает на части от всей этой неразберихи и хаоса в моей голове…
Хотела уточнить у следователя про «жену», но когда увидела его раскуроченную машину, то всё сразу стало неважным.
Поняла, что я просто хочу, чтобы он остался жив…
И был счастлив…
Моё сердце бьётся от воспоминаний о нём также громко, как тогда, год назад, когда он был рядом. Моё тело до сих пор помнит жар исходящий от него. Я всё ещё плохо себя контролирую, когда вспоминаю о нём и плохо сплю без него. Вечерами я продолжаю перебирать его вещи, нюхаю их, как ненормальная, и моя голова всё так же кружится от его умопомрачительного запаха свежести и совсем немного пота.
Я точно знаю, что забыть я его не смогу никогда и где-то там, в глубине, я всё ещё его жду, не желая себе в этом признаваться.
Но сейчас я злюсь. Злюсь на него и его «корову-жену».
Злость придаёт мне силы и я упорно бегу, несмотря на то, что не спала сегодня ни минуты. Механические движения немного прочищаю мозг, очищают его от шелухи.
Я шла на встречу со следователем, чтобы хоть что-то прояснить для себя. Понять, как мне жить дальше. Но всё запуталось ещё сильнее.
Что могло случиться такого, что всё так резко поменялось?
Неужели Виктор надавил?
Если так, то мне хана.
Антон сказал, что Виктор связан с букмекерскими конторами.
Хорошо помню, как парни обсуждали при мне дело какого-то седого года, когда впервые в нашей стране, киберпреступники получили реальный срок, за то, что вымогали деньги у британской букмекерской конторы. Букмекеры тогда потеряли порядка двух миллионов фунтов стерлингов. Самому младшему из осуждённых было двадцать лет.
Чёрт!
Матвей ещё сказал тогда: — да легко, раз прюнуть!
Все посмеялись, а я подумала — шутит. А если нет?
Чёрт!
Если это правда, то мне два раза хана…
Уже, похоже, пора расслабиться, не дёргаться и принять неизбежное. Всё равно я изменить ничего не смогу. Или смогу? — сплошные вопросы и ни одного ответа.
Я в таком разобранном состоянии вышла от следователя, что плохо помню, как доехала до дома.
И эта машина раскуроченная, выбила меня из колеи. Все настройки мне сбила.
Почему про Мишину машину никто не вспоминает? Или про неё не знают? Как так получилось, что машина фигурирует только одна? У них же у каждого было по машине. Как только они их купили, мы все разъехались по отдельным квартирам.
Почему?
Может мне, что-то не договаривают?
Не выдержала и позвонила Маринке, чтобы уточнить, про Веру Фёдоровну, на которую была оформлена вторая машина. Летом она мне ничего не сказала. Летом всё было спокойно.
— Катька, слушай, я тебя потеряла. Ты из-за денег, да? — не даёт слово вставить. Как всегда, тараторит без умолку, — У меня тут ситуация неприятная. Проблемы возникли, откуда не ждали. Мне, скорее всего, квартиру менять придётся.
— Что случилось? — успеваю спросить, и становится неспокойно.
— Несчастье у нас. Веру Фёдоровну прооперировали. Так пустяк какой-то. Плановая операция, но что-то там у них пошло не по плану и в общем…всё… — она замолчала. Я плачу. — Теперь сын её хочет квартиру продавать, не нужна она ему больше. Он же в Москве живёт, что ему эти копейки…
Чаша переполнилась, держать всё в себе было уже невозможно.
И я сорвалась…
Открыла дома шампанское, которое, когда-то мне принесла Полиночка и выпив пару бокалов, позвонила ей. Она, предсказуемо, не ответила. Зато ответил её мама, которая мне вежливо сообщила, что Полина со мной не может поговорить, её нет в городе. Когда вернётся, она тоже не знает.
Но мне это было уже не важно…
Я высказала её маме всё, что я о них думаю. Обо всех, включая Полиночку.
Я так долго орала в трубку, что сорвала голос. Не уверена, что она хоть что-то поняла из моей истерики, но слушала меня внимательно, не перебивала. Выслушала всё до конца, пока я не осипла и не отключилась…
Показалось, что стало чуть легче, но уснуть я так и не смогла.
Досидела до утра: пустая, выпотрошенная вся, разбитая потерями и болью, а утром выбросила в окно сигареты и пошла в парк — бегать.
Всё! Я без сил.
Упираюсь лбом в дерево. Пытаюсь отдышаться, — из груди страшные хрипы вырываются…
— Всё хорошо? — мужской голос…
Я так устала, что не сразу реагирую. Медленно поднимаю голову, держась за дерево руками, чтобы не упасть.
Фокусирую взгляд: высокий мужчина, в найковском спортивном костюме, почти как у меня, и беговых кроссовках. Спортсмен, похоже. Смотрю на нос почему-то — не сломан вроде. Больше ничего не вижу, расплывается всё.
Отталкиваюсь руками от дерева и молча ухожу…
Он ничего больше не спрашивает.
На светофоре оборачиваюсь, ищу его взглядом: стоит около кафе, не смотрит на меня — это хорошо.
Иду домой, с трудом передвигая ноги, и пытаюсь себя успокоить: ну что ж, если это Виктор так повлиял на ситуацию, то может оно и лучше — он хотя бы слабых не обижает. Переживу…
Глава 20
Прошло уже несколько недель, а меня так никто и не нашёл…
Начинаю думать, что я никому особо и не нужна. Так, попробовали, — не получилось. Никто на меня не клюнул, спасать сломя голову, не прибежал, рисковать ради меня никто не захотел. Обидно на самом деле, но лучше уж так, наверное, чем ждать и надеяться. Не верю больше в чудеса и ничего не жду. Ещё бы в себя поверить, после всех неудач, которые у меня были. Это непросто…
Изо всех сил стараюсь радоваться жизни. Получается пока не очень, но я пытаюсь. Развлекаюсь, как могу.
Антона, вон в кино пригласила, за его счёт. Он с удовольствием согласился. Хороший он. Веселил меня, как мог. Но сердце совсем не откликается, молчит сердце. Ничего не могу с этим поделать. Может время не пришло. Подождать надо. Он, вроде и понимает всё, не настаивает ни на чём. Говорит, что френдзона его вполне устраивает, но неудобно же…
С Галей вечерами чаи распиваем, женихов её потенциальных обсуждаем. Антону иногда косточки перемалываем. Он ей нравится, кажется. Спрашивает меня постоянно про него. Я рассказываю, мне не жалко. Только он, что-то не сильно смотрит в её сторону. Даже её картошечка пожаренная на сале, как они в деревне привыкли, да котлеты домашние, его не очень вдохновили. Она расстроилась, когда он ей сказал, что жирное не ест и решила, с горя, на диету сесть. Не знаю, насколько её хватит, с её-то привычками, кушать пока плохо не станет. Но вроде держится. Взвешивается каждый день. Бегать, правда, со мной категорически отказалась. Повезло мне с ней: открытая, без двойного дна, и в душу не лезет. А я свою душу сама сейчас не понимаю, чтобы открываться кому-то. Не хочу.
Только я вроде успокоилась, Ирочка нарисовалась, вернув меня на грешную землю. Налог ей пришёл на машину и она по этому поводу, взрывала мне мозг почти час, рассказывая какая она на самом деле распрекрасная, и как она дело доброе хотела сделать, а теперь вот горемычная расплачивается за свою доброту. У меня ухо вспотело от её истерики, хотела даже напомнить ей, что она человек взрослый и решения сама принимает, — не стала, пожалела. Да и начальница она моя теперь, кто ж с начальниками ругается-то?