Забрасываю в сумку необходимое, а мыслями уже на встрече. Сердце так и норовит выскочить из груди от бушующих во мне сейчас, эмоций…
На ходу звоню Пашке…
Он слушает меня молча, даже не дышит, кажется…
— Ну…? — нервная я сегодня, — не молчи уже, у меня времени несколько часов, а дел ещё куча. И поспать хоть часок было бы неплохо. Что надо-то ему?
— Да ничего ему не надо. Ты ему нужна… — вальяжно, не торопясь пропевает мне братец.
— Паш? — злюсь.
— Кать, знаешь, вы женщины, иногда такие….
— Ооо, скажи ещё тупые…
— Ты сестра моя, как я могу, — закатываю глаза, а он ржёт засранец. — Он сел за тебя. Что ему может быть нужно? Ты ему нужна.
— Паша он сел не за меня. Там есть за что посадить. — уже жалею, что ему позвонила…
— Тебе же сказали, он мог исчезнуть, но не исчез. Он любит тебя.
Бред!
— У него девушка вообще-то ест, если ты не знал. И я жила с его братом. Ты ничего не перепутал?
— Его брат может и любил тебя, но не сел — струсил.
Стало обидно за Матвея.
Ну да, согласна, Миша часто брал на себя решение сложных вопросов и защищал своего младшего брата-близнеца как мог, хоть и ругался с ним жёстко.
Но они просто разные. Люди вообще разные.
Блин. Этот мужской взгляд на вещи: сел, значит любит. Лучше б не спрашивала. Итак тошно от всего этого.
Ладно, разберёмся. Лишь бы всё хорошо у него было…
Глава 30
Пока ждала свидания, чего только не надумала, каких только картинок распрекрасных в своей голове не нарисовала. Боялась, что будет как в кино: комната набитая людьми и мы среди них. Или, ещё лучше, беседа через маленькое окошечко, без возможности нормально поговорить и прикоснуться друг к другу.
Оказывается, не забыла я свой первый допрос и следователя, который в подробностях рассказывал мне о том, что делают со смазливыми мальчиками в таких местах. Как унижают их, ломают и потом они уже никогда не могут забыть весь тот ад, через который им пришлось пройти.
Вспоминала Пашку в такие моменты. Хоть и непросто ему пришлось, особенно, в самом начале: подрался, в госпитале лежал, но не сломался. Выдержал. А был ведь совсем молоденьким мальчиком. И смазливым, к тому же…
Значит и Миша выдержит. Он не из пугливых.
Но Ринат, к счастью, не обманул. Через несколько минут, меня провели в отдельную комнату. Тщательно осмотрели и вышли, оставив одну.
Серая безликая комната, лишённая жизни, красок и тепла. Я уселась на стул, прикрученный намертво к полу, сложила руки на коленках, как первоклашка и уставилась в одну точку, не в состоянии больше даже думать…
Я сейчас моток оголённых проводов…
Зажимаю леденеющие от холода руки между коленок, чтобы хоть немного согреться и унять дрожь.
Звук открывающейся двери — оглушает.
От неожиданности и нервного перенапряжения резко подскакиваю и… застываю. Даже дышать боюсь, чтобы мираж перед моими глазами не растворился бесследно в воздухе.
И он стоит… не шевелится.
Растерян? Удивлён?
Он всё тот же и немного другой.
Возмужал, раздался в плечах, вырос даже как будто, похудел. От былой расслабленности не осталось и следа. И взгляд этот незнакомый до боли родных глаз: жёсткий, недоверчивый, злой даже немного. Я не знала его таким.
И ёжик ещё на голове его, смешно торчит в разные стороны. Мои губы сами расплываются в дурацкой улыбке…
— Миш, — чуть слышно зову и бросаюсь на него в ту же минуту, не в силах больше сдерживаться.
Прежнего его хочу…
Он подхватывает меня на лету, сжимает так крепко, что косточки хрустят. Из груди всхлип вырывается. Ставит на пол, голову мою руками обхватывает. И смотрит. Смотрит. Смотрит на меня своими нереальными глазами. Затягивает меня на дно своего океана. Не понимаю, что со мной. Дрожать начинаю. То ли от холода, то ли от близости его. Прижимаюсь к его горячему телу. Согреваюсь. Успокаиваюсь.
— Катенька, — обнимает уже аккуратно, — что делаешь здесь? — шепчет.
— Догадайся, — шепчу в ответ…
Берёт ладошки мои, лицо своё ими закрывает. Дышит в них, дышит, надышаться не может. Целует их неторопливо, пальцы целует.
— Прости, Катюш — шепчет чуть слышно. — Прости меня. Я виноват перед тобой, сильно виноват.
Дыхание перехватывает, слова не могу вымолвить, так волнительно становится, не от слов его, нет…от чего-то другого…
— Я не должен был этого допустить, ты не должна была во всё это вляпаться. Прости…Там всё так быстро закрутилось. Не успел я немного… — опять мне всё это говорит. — Никогда себе этого не прощу…
Дурак! — хочется сказать. Обнимаю его. Трогаю. Глажу. Запах его вдыхаю, надышаться не могу.
Он меня гладит. Говорит что-то, я не слышу половину. Отрывается от меня:
— Почему ты не уехала?
Пожимаю плечами:
— Не получилось, — не знаю что сказать. Дышать быстро начинаю, пытаясь остановить наворачивающиеся на глаза слёзы, — за тебя переживала, а ты вон какой… — голос вибрирует, дрожит от подступающих слёз.
— Какой? — смеётся. По голове меня гладит.
— Здоровенный, — стучу его кулаками в грудь, как грушу, чтобы выплеснуть напряжение.
— Я готовился, — обнимает нежно, убаюкивает в своих объятиях — Не хотел, чтобы ты меня видела толстым и некрасивым, а тут случай хороший подвернулся, — ржёт придурок, да так заразительно, что я вместе с ним смеяться начинаю.
Смеюсь и наш Новый Год вспоминаю, как кто-то тогда ему сказал, что он поправился. А он подошёл ко мне и спросил: — Катюш, я толстый?
— Ну совсем чуть-чуть, — решила его подразнить.
Надо же, запомнил…
Прижимаюсь к нему сильнее. Соскучилась. По голосу его соскучилась, по смеху его. По его поцелуям в щёчку при встрече и в затылок — при расставании. Соскучилась по тому, как он наклонялся, смотрел на меня и спрашивал, как я себя чувствую, если я болела. И как спрашивал: что с настроением? — когда я была грустной, а потом укоризненно смотрел на Матвея, а я начинала смеяться от этого его сурового взгляда. Соскучилась я по нему.
— Как Настя? — самое время спросить, да.
Не выпускает из рук, продолжает убаюкивать.
— Мы расстались с ней. Сразу после нашего отъезда и расстались. Хорошо всё у неё.
— Почему? — мне, как будто, легче стало…
— Иногда, чтобы узнать любовь, надо ошибиться…
— Иногда не один раз надо ошибиться… — соглашаюсь.
Молчим…
— У тебя кто-то есть?
— Угу, — не реагирует.
Может не слышал?
— Не выходи замуж пока…
Слышал.
Отклоняюсь от него, чтобы посмотреть в глаза, но он не даёт, прижимает мою голову к своей груди, утыкается носом в затылок.
— Не важно, Катюш. Ничего не важно. Я выйду скоро, даже ребёнка не успеешь родить, найду тебя…
Очередной грохот дверью и я замираю в его руках.
— Пять минут у вас, — дверь больше не закрывается.
Впиваюсь в его спину ногтями. Не хочу его отпускать…
Неужели час уже прошёл? Невозможно. Мы же даже не поговорили нормально. Не сели. Простояли весь час в обнимку — молча почти. Паниковать начинаю. Он чувствует это, прижимает чуть сильнее к себе, я расслабляюсь. Шепчет на ухо:
— Телефон, Катя… — наклоняется.
Быстро номер говорю. Знаю, что запомнит.
Крепко берёт мою голову одной рукой, второй к себе прижимает, закрывая меня своей спиной от стоящих в дверях охранников и…целует. В губы. Как тогда в подъезде. Только глубже, жёстче, настойчивее… не отстраняется от меня, держит крепко. Чувствую его возбуждение, льну к нему, отвечаю как сумасшедшая, затылок его царапаю. И…тону. Тону в его поцелуе. Проваливаюсь в него с головой. Не выплыть уже. Всхлипываю в его губы от невозможности стонать, он всхлип мой в себя забирает…. И стон свой выдыхает в меня…Тихо, почти не слышно, только я его сейчас слышу… и чувствую…