— Я слышал о вас от… от нее, — кивнул Виктор на Оксану. — И очень рад знакомству. Я не представлял, что вы так красивы, как Ксюха рассказывала. А по поводу… Вам действительно интересно? Ничего мы не расстались, просто у меня было подряд несколько дальних командировок. Профессия такая — командировочный, слышали?
— А как же! Иной раз даже при живом муже, лежащем рядом с тобой в постели, думаешь, что он все еще находится бог знает в какой командировке.
— Вот видите, и вы это чувствуете, — вздохнул, сочувственно покачивая головой, Солонин, ощущая, как между ним и Смородинской начинают потихоньку протягиваться некие интимные нити.
Теперь важно было, чтобы Оксанка не влезла и не помешала. Придуманная ею для себя роль очень подходила Виктору — значит, можно было общаться с Натальей попросту, без затей, как с близкой приятельницей. Раз уж открылись взору некие интимные стороны бытия, зачем подыскивать слова, когда хватает и простого, понятного жеста?
— Эта говорильня сегодня надолго, — с легкой гримасой неприятия происходящего заметил Солонин. — А у вас какая программа, девочки? — Он обратился сразу к обеим — Наталье и Оксане, как бы не разделяя их. — Ксанка, ты что, будешь увеселять жрущую публику?
— Нет, я свободна, к счастью. Продюсер попросил помелькать, может, в будущем пригодится, а так — нет. Это Наташкин тут командует, ее вериги, так, Натка?
Она с понимающей улыбкой посмотрела на подругу. Но в душе Натальи, видимо, вспыхнул долго зревший огонек протеста.
— Скажешь тоже — вериги! Это у него на ногах, а не у меня.
— Позволю напомнить, — с улыбкой вставил Солонин, — что на ногах обычно носили кандалы. Но они совершенно не идут красивым женщинам. А тем более вериги! Если не ошибаюсь, это какие-то чугунные висюлины, которые надевали на голое — представляете? — тело и так таскали на себе всю жизнь. И еще говорили, что так грехи замаливали. Да я б на их месте только и делал, что грешил, чтоб хоть носить было за что. Не понимаю, нет…
Он этот пассаж произнес с таким пылом, что на них стали оглядываться. А незаметный человек в обычном костюме, возникший неизвестно откуда, вежливо попросил:
— Будьте любезны, дамы и господа, говорить немного потише. Имейте уважение.
И отошел.
— Есть, иметь, — боязливо приложив ладонь к виску, словно отдавая честь, тихо и таинственно сказал Виктор и хитрыми глазами взглянул на обеих женщин — поочередно. — А здорово, как в нас, мужиках, сидит это самое чинопочитание, да? — И спокойным, но решительным тоном добавил: — Короче, если здесь нас ничто важное не держит, есть план, как грамотно и при этом с пользой провести остаток сегодняшнего дня. Могу посвятить, и, если он будет принят, советую быстро смыться, пока официальная часть не закончилось и наша славная элита не повалила питаться физически и духовно.
— Ишь, как излагает! — с интересом заметила Наталья. — А вам, я вижу, эта самая элита не очень нравится, да? Почему?
— Ха, можно подумать, что вы от нее в полном восторге. Или вот Ксанка. Да никому она не нравится, кроме как самой себе. Несчастные люди! — И он деланно вздохнул, снова обратив на себя внимание посторонних. — Нет, госпожи дамы, — сказал он твердо, — вы как хотите, а я предлагаю, пока не поздно, исчезнуть отсюда. Только, Наташа, вы действительно так независимы, как хотите выглядеть?
— Интересная постановочка вопроса… — недоуменно протянула она. — А почему вы так считаете?..
— Ни в коем разе. Я просто вижу ваши сомнения. Они написаны на лице. Про душу я не говорю. Про душу — это вот по ее части, Ксанкиной. Она мастер анализировать всякие проблемы, обожаю ее за это редкое качество.
— Ну вот, — хмыкнула Наталья, обернувшись к Оксане, — а ты говорила — бывший! Хотела б я такого бывшего…
Впрочем, последняя фраза, видимо, сорвалась у нее случайно, и Солонин вежливо сделал вид, что не услышал.
— Вперед, — сказал он, — к новым свершениям капитализма!
И две просто замечательные женщины послушно двинулись за ним.
3
Для начала они хорошо посидели у Ашота, в маленьком, но уютном ресторанчике с кавказской кухней. Ухаживал за гостями сам хозяин — низенький и толстый армянин со смешливыми глазами и уморительным акцентом. Он даже тосты успевал произносить, в которых звучали самые изысканные восточные выражения, касавшиеся женской красоты и вообще всех остальных женских достоинств — в алфавитном порядке. Некоторые буквы, правда, Ашот вежливо пропускал, но смысл тостов все равно оставался острым. Словом, всем было хорошо и вкусно.